Изольда Великолепная

– …три года рабства…

Совет недоволен. О нет, Совет в ярости. И Макферсон встает:

– Ваша светлость, ваша супруга не понимает, что создает прецедент. Женщина подняла руку на мужчину и осталась безнаказанной! Это возмутительно!

– Моя супруга сказала свое слово.

Кайя поднялся и обвел зал таким взглядом, что возмущение как-то быстро улеглось.

– И это слово будет исполнено. Как и все другие слова, которые она скажет во время моего отсутствия.

Ох, чувствую себя… нехорошо так себя чувствую… свежим кормом для белых акул.

– И ослушание будет приравнено к измене.

Спасибо. Я понимаю, что главное – создать правильную мотивацию. Возможно, если хорошенько побить их палками, то они полюбят нашу светлость как миленькие.

Кайя подает мне руку, и мы покидаем зал.

Стараюсь идти с гордо поднятой головой.

Розу Тисса нашла на кровати. Нежный цветок, перевитый пурпурной лентой. И записку: «Вы жестокосердны, милая леди. Но тем ярче разгорается пламя любви. Молю вас лишь о благосклонном взгляде. Разве это много?»

Записку Тисса отправила в камин.

А вот обидеть розу рука не поднялась.

Мы вдвоем. И время уходит тонкой струйкой песка.

– Ты все-таки уезжаешь?

– Да.

– Надолго?

– К зиме вернусь… зимой не воюют.

До зимы два месяца. Слишком много, чтобы выдержать, но я сумею.

– Мюррей пытается закрепиться на берегу. А города ненадежны. И если вспыхнет мятеж, мы потеряем переправу. Я должен быть там.

Ничего не понимаю, но на Мюррея зла. Не мог погодить месяц-другой? Или вовсе до весны…

– Не печалься, сердце мое. – Кайя ловит руку в кольцо браслета. Две половинки смыкаются беззвучно, не оставляя шва. – Это тамга. Принадлежность к дому. Ее надевают детям, чтобы защитить их, если вдруг потеряются… или сбегут.

– Я не собираюсь теряться. И сбегать тоже.

– Знаю. Но мне так спокойней. По маяку я тебя всегда найду.

Сизый металл. Не серебро, но и не сталь. Легкий. И выдавленный герб виден четко. Кайя поставил свою метку? Пускай, если ему действительно спокойней.

– Пиши мне, – просит Кайя, запуская пальцы в волосы.

– Каждый день… постараюсь.

Я глажу его лицо, нос, щеки, губы, запоминая пальцами дорогие черты.

Ненавижу расставания.

И расстояния.

Перехватываю губами нить пульса на его шее.

И пью вдохи, выдохи. Шепчу:

– Кажется, я тоже одержима.

– Так случается.

Смешок и поцелуй… в часах еще остался песок. И надо бы спешить, но иногда время, отведенное двоим, удваивается.

Но потом Кайя все-таки уходит.

У него сборы. И я буду лишь мешать. Я жду, переворачивая чертовы часы, наблюдая за приближением заката. Потом – за ночью, которая холодна. Он появляется поздно и ворчит, что мне следовало бы отдохнуть, но… я вижу, что Кайя рад.

Есть пара часов до рассвета.

Но и они уходят.

Мне не позволено выйти во двор – там холодно, грязно и Кайя будет отвлекаться, а ему нельзя. Поэтому наша светлость наблюдает с галереи за тем, как людской поток выплескивается за ворота замка.

– Пойдем, ласточка моя. – Магнус держится в стороне, точно ощущает вину за этот внезапный отъезд. – Тебе и вправду надо отдохнуть.

Кровать слишком велика для меня одной, и я почти готова расплакаться, но огненный рыцарь с витражей следит за мной. В его взгляде укор: неужели я настолько слаба?

Нет уж.

Наша светлость не станет лить слезы. Она найдет себе занятие поинтересней.