Израиль, которого не было

Недалеко от кальвинизма ушло и лютеранство в этих вопросах. Да, принцип sola fide Лютера освободил человека от тупого следования множеству религиозных предписаний и норм. Будучи выдвинутым в связи с продажей индульгенций католической церковью, он предоставил человеку возможность оправдания своей греховности «одной верой». Однако радости это не прибавило. Несмотря на некоторые послабления по сравнению с кальвинизмом, спасение оставалось практически недосягаемым для верующего. Так же как и в кальвинизме, предпринимательская деятельность, труд вообще, не гарантировали спасения, которое выступало результатом все тех же тайных намерений одного Бога. Возможность спасения была — ведь Бог благоволил к избранным, — но состою ли я в числе таковых? Это для человека оставалось тайной за семью печатями.

Казалось бы, у верующего во все это должны были опуститься руки.

Тем не менее произошло обратное, т. е. небывалый прилив жизненной активности. Но чтобы понять логику происшедшего, надо немного поднатужиться. Трудны для понимания кульбиты протестантской мысли. Оказывается, активная жизненная позиция, «добрые дела» все-таки имели значение в жизни верующего. Да, спасение нельзя было заработать ни внешним благочестием, ни даже отдельными богоугодными поступками. Оно было доступно лишь избранным. У квакеров даже крещение с причащением не считались средствами спасения. Но можно было увериться в своей избранности к спасению. И вот для этого-то и нужны были «добрые дела», точнее, повседневная рутинная деятельность «во славу Божью». То есть верующий ежечасно, ежеминутно проверял себя на принадлежность к кругу избранных, на возможность, следовательно, быть спасенным. От того, насколько профессионально он выполнял работу, зависело, может ли он быть угодным Богу. Испытание веры нравственностью и трудом и составляло суть протестантской аскезы. То есть спастись трудом нельзя было — все зависело от воли Божьей, — но можно было хотя бы получить уверенность в своей богоизбранности.

Собственно, тезис об оправдании верой и трудом, а не так называемыми «делами закона», т. е. внешней благочестивостью, имеется и в христианстве[92]. Но там он носит характер увещеваний, ничем не подкрепленных. Спаситель ведь уже расплатился сполна за наши прегрешения. Чего ж волноваться? Не налагало это ответственности. Тем более что существовала возможность покаяться, причаститься, замолить грехи, наконец. Не слишком строг христианский Бог к грешникам.

Поэтому если говорить об аналогиях, то надо упомянуть в первую очередь иудаизм, от которого описанное вероучение отличалось лишь в деталях. Собственно, ассоциация с верой древнего Израиля возникает уже после упоминания о богоизбранности как пути к спасению. Ссылки протестантов в основном на ветхозаветные книги, например Книгу Иова, лишь укрепляют в этой мысли.

Понимание этого есть и у Вебера, судя по фрагменту его рассуждений, приведенных выше: «В этом находит свое завершение тот великий историко-религиозный процесс расколдования мира, начало которого относится ко времени древнеиудейских пророков и который в сочетании с эллинским научным мышлением уничтожил все магические средства спасения, объявив их неверием и кощунством».

Получается, «расколдование мира» — это процесс, инициированный еще «древнеиудейскими пророками». А нам втолковывали, что это протестное, реформистское по отношению к католической церкви явление. На самом деле все наоборот: это католицизм — протест против указанного «расколдовывания», или фактического атеизма, древнееврейской мысли, попытка с помощью понятия об искупительной жертве Христа придать этой мысли характер некоего утешения, подсластить горькую пилюлю «неслыханного дотоле внутреннего одиночества отдельного индивида» в огромном, бесчувственном мире обещаниями единения с Богом и сладкой жизни в раю.

Сходство протестантства с иудаизмом очевидно для многих. Это отмечал и Вебер: «Если многие современники, а также и писатели последующего времени определяли этическую настроенность именно английских пуритан как «english hebraism» (английский иудаизм. — Г.К.), то это при правильном понимании вполне соответствует истине».

Если же говорить об отличиях, то они касаются, в первую очередь, отношения к труду. У иудеев оно не столь трепетное. В их сотериологии первое место занимает соблюдение талмудических предписаний, Закона, что вполне объяснимо. Ведь они — потомки ревнителей этого самого Закона, жрецов. Для них «избранность» есть лишь продукт выбора веры и следования догмам. Ее не надо добиваться трудом и аскезой.

Здесь надо добавить, что сказанное относится лишь к современной версии иудаизма. Иудаизм саддукейского толка мало чем отличается от протестантства. Единственное отличие, касающееся роли предопределения, на поверку оказывается тождеством. В иудаизме (подчеркиваю, иудаизме дораввинистического периода) человек скован лишь моралью Моисеева Закона, Торы. Во всем остальном он свободен, ибо Бог далек от мира и безразличен к происходящему в нем.