Изумительное буйство цвета

— Да вот он, у меня в руке. Было девять — мы все видели.

— Я не видел. Требую бросить еще раз.

— Только через мой труп.

— Не думаю, что у меня не возникнет соблазн…

Великолепно. Я доведена до отчаяния, не решаюсь к ним войти, а они сидят и играют в «Монополию», каждый, как всегда, хочет выиграть, перенося свой антагонизм на игру, в прямом смысле слова доходя до драки.

Я осторожно толкаю дверь.

Отец с Джеймсом сидят напротив друг друга, на краешках стульев, непроницаемые и злые, какими они всегда бывают вместе. Мартин сидит между ними у края стола, мрачно обозревая доску, его сложенные руки никак не реагируют на требования играющих. Очевидно, он не играет.

— Ты обвиняешь меня в жульничестве? — говорит отец.

— Конечно, — говорит Джеймс. — Не помню случая, когда бы вы не обманывали.

— Что же ты молчишь, Мартин, — говорит отец. — Объясни ему, какими словами он бросается.

Мартин расправляет плечи.

— Впрочем… — говорит он и останавливается.

— Привет, — говорю я в наступившей тишине.

Все оборачиваются. Отец и Джеймс вскакивают на ноги, опрокидывая карточки «Монополии» на пол.

— Китти, — говорит отец, и мне снова — пять, и меня окутала его радость, вызванная моим появлением. Мне хорошо и спокойно.

Я стою, довольно тихо, ко мне подходит Джеймс. Он ничего не говорит. Он просто берет меня в кольцо своих рук, и я склоняю голову ему на плечо. Я знаю, что его любовь ко мне сильна так же, как и моя к нему. Какое-то время мы стоим вместе. Присутствие отца делает молчание странным.

— Проходи и садись, — говорит Джеймс через некоторое время, и я сажусь за стол, перед отставленной «Монополией».

— Теперь она нам не нужна, — говорит отец и сметает все карточки в коробку. Маленькая собачка и отель упали на пол, но он этого даже не замечает. — Чем-то нужно было занять время, — говорит он. — Ждали тебя. Ты помнишь эту игру, мы с мальчиками всегда в нее играли? Все они обманывают.

Он смотрит на Джеймса.

Я с изумлением смотрю на него.

— Да это же ты всех обманываешь. Всегда.

— Ты просто не помнишь, Китти, — говорит отец. — Ты была совсем маленькой. Ты не могла это запомнить.

Джеймс ничего не говорит. Он садится рядом со мной и водит пальцами по крошкам на столе, крошкам, что, вероятно, лежат здесь неделями, и никто, кроме Джеймса, их не видит. Он сметает их, собирая все в аккуратную маленькую кучку.

— Давайте попьем кофе, — говорит Мартин и включает чайник.

Из посудомоечной машины он достает четыре невымытые кружки, слегка споласкивает их под краном. Когда он заканчивает, поднимается Джеймс и открывает кран. Наполняет миску горячей водой и «Фэйри» и как следует моет кружки. Затем приступает к работе над кучей грязной посуды, взгромоздившейся у раковины. Каждый предмет он тщательно споласкивает под бегущей струей.

— У нас же есть для этого машина, — говорит отец.

Какое-то время Мартин стоит без дела, затем берет полотенце для посуды и все вытирает.

Джеймс не обращает на него внимания.

Я сижу, наблюдая за ними, и внезапно обретаю спокойную уверенность. Не могу понять, почему я уходила, почему думала, что мне со всем этим не справиться. Тепло кухни проникает в меня и в конце концов доходит до моих бедных, холодных ног.

— Я подумал, что будет лучше, если ты придешь сюда, — говорит Джеймс, поворачиваясь, — потому что дома тебя ждет полиция. Я смылся через черный ход. Они думают, что ты взяла с собой этого ребенка: уже два дня, как девочка отсутствует. Будет лучше, если мы им позвоним и скажем, что они ошибаются.

— Джеймс, — говорю я.

Он смотрит на меня, но я не могу продолжать. Я слишком устала. Мне нужно сказать ему это, я хочу это сделать, но не могу подобрать подходящих слов.

Закипает чайник, во мне разливается тепло кухни, и я становлюсь ужасно легкомысленной. Наверное, все из-за этого шоколада, думаю я. Мне не хочется, чтобы кто-нибудь двигался, чтобы кто-то разговаривал. Мне просто хотелось бы удержать их всех вместе вот в этой старой, неухоженной кухне, где я выросла, где и не убирались-то никогда толком. Мне нравятся груды пустых банок из-под варенья и бутылки из-под вина в углу, вряд ли их когда-нибудь выносили, кипы счетов и документов, ожидающие своей очереди, стулья с неустойчивыми ножками. Вот здесь я выросла, это центральное место моего детства, где, казалось, и мамы-то не имели особого значения, потому что было столько любящих братьев.

Я сдаюсь, меня охватывает невероятная легкость. Смотрю, как Мартин готовит кофе, каким-то образом его огромные пальцы становятся аккуратными и точными, справляясь с гранулами, точно зная, сколько их следует отмерить.

Мы слышим, как скрипнула и захлопнулась входная дверь.

Джеймс поднимает глаза.

— Пол, — говорит отец. — Он сказал, что к этому времени вернется.

— Нужно позвонить Адриану и Джейку? — спрашивает Мартин.

— Нет, — говорит отец. — Они могут подождать. С Китти все в порядке — а это самое главное.