Шарлотта покраснела. На какой-то момент она стала похожа на стеснительного мистера Марли, а я раздумывала, где же, интересно, мой телефон. Такой необычный шарлоттин вид хорошо было бы запечатлеть для потомков. Или для будущих попыток шантажа.
— Я не могла допустить, чтобы Гвендолин разрушила то, чего она даже не понимает, — сказала Шарлотта, и голос её при этом даже немного дрогнул. — Лишь из-за своего вечного желания быть центром событий. Она… не испытывает должного уважения перед тайной, с которой незаслуженно связана.
Шарлотта одарила меня ядовитым взглядом, который, казалось, помог ей немного взять себя в руки.
— Ты сама во всём виновата, — зашипела она с новым вдохновением. — Я даже предложила свою помощь. Но нет! Тебе всегда нужно нарушать правила.
С этими словами она снова превратилась в саму себя и сделала то, что умела наилучшим образом: откинула волосы со лба и прошествовала мимо.
— О боже-боже, — простонала бабушка Мэдди и плюхнулась на краешек моей кровати. Химериус едва успел откатиться в сторону. — Что же нам теперь делать? Первое, что они сделают, после того, как взломают сундук — это заберут тебя. И уж точно не будут особенно с тобой церемониться, — она вытащила из кармана юбки коробочку с лимонными леденцами и сунула себе в рот целых пять конфет за раз. — Я этого не перенесу!
— Спокойно, бабушка Мэдди! — я провела пальцами по её волосам и улыбнулась. — В сундуке лежат мой атлас по географии и собрание сочинений Джейн Остин, которое ты подарила мне на Рождество.
— О, — бабушка Мэдди почесала себя по носу и облегчённо вздохнула. — На самом деле, я и сама об этом догадалась, конечно же, — сказала она, громко причмокивая леденцом.
— Но где же…?
— Надеюсь, что в безопасности, — глубоко вздохнув, я высунула ноги из-под одеяла. — Но если им вздумается скоро вернуться — с разрешением на обыск или чем-то подобным — лучше мне отправиться в душ прямо сейчас. Кстати, большое спасибо за твой вчерашний совет! Все комнаты вокруг были пусты, а я очутилась как раз в спальне тёти Гленды и моего бывшего дяди Чарли!
— Ой, — взвизгнула бабушка Мэдди и от страха проглотила леденец.
До обеда Шарлотта и леди Ариста не показывались. Пару раз на нижних этажах звонил телефон, а один раз он зазвонил и у нас, но это была всего лишь мама, которая хотела знать, как я себя чувствую.
После обеда пришла подружка бабушки Мэдди, миссис Пурпельплюм, и я слышала, как они хихикают, словно две маленьких девчонки. В остальном же доме царила тишина.
Около двенадцати меня должны были забрать в Темпл, но до этого мы с Химериусом могли немного приобщиться к мировой классике, то есть, к той части моей «Анны Карениной», которую написал вовсе не Толстой. Страницы с четырёхсотой по шестисотую содержали отрывки из хроник хранителей. Лукас приписал к ним вот что:
Но, честно говоря, мне эти записи сначала не показались такими уж интересными. Так называемые
— Ты понял, о чём тут речь? — спросила я Химериуса. — С одной стороны, что-то уже случилось и будет случаться дальше точно так, как уже случилось, но с другой стороны, вирусом незнакомого гриппа заражать никого нельзя. В этом суть или как?
Химериус покачал головой.
— Давай-ка пропустим эту страницу, что скажешь?
Сочинение некого доктора Джордано (это ведь не могло быть просто совпадением, правда?), которое называлось «Граф де Сен-Жермен — путешественник во времени и пророк — анализ источников по материалам инквизиционных протоколов и писем», опубликованное в 1992 году в специализированном журнале для историков, начиналось огромным предложением, растянувшимся на восемь строчек, и не побуждало к дальнейшему чтению.
Казалось, наши с Химериусом мнения в этом вопросе совпадали на сто процентов.
— Скукота! — прокаркал он, а я широким движением перелистывала страницы одну за другой, пока не добралась до собрания всех стихотворений, которое составил для нас Лукас. Некоторые из них были мне уже знакомы, но и те, что я видела впервые, были такими же запутанными, многозначными, наполненными символами, точно как видения бабушки Мэдди. Слова «кровь» и «вечность» попадались по нескольку раз на странице, и частенько рифмовались при этом с «любовь» и «бесконечность».