Изумрудное оперение Гаруды (Индонезия, записки)

Малиоборо — длинная, прямая, плотно забитая пешеходами, велорикшами-бечаками, машинами магистраль. Ее проезжая часть окаймлена широкими тротуарами, которые то и дело ныряют под арки нависающих над ними вторых этажей жилых домов. Прохладные даже в полуденные часы тротуары находятся во власти уличных торговцев, разложивших свои товары у ног прохожих. Улицу называют «копеечной», ибо торгуют на ней всяческой дешевкой. Тут и одежда, и обувь, и косметика, и галантерея, и книги, и еда, и напитки — всего не перечислишь.

Здесь же примостились предсказатели судьбы, которые гадают по руке, на картах, а то и с помощью камешков, костей или просто закрыв глаза. У них можно приобрести амулет из черного древесного корня, высохшей, сморщенной лапки какой-то птицы, зуба тигра. Вещуны зазывают к себе проникновенным взглядом глаз, мягкими и повелевающими жестами рук, вкрадчивыми голосами. Редко увидишь предсказателя судьбы без притихшего возле него на корточках клиента, внимательно прислушивающегося к каждому слову. Торговцы лекарственными средствами предлагают мази, настойки и прочие снадобья, приготовленные из трав на «святой» воде. Чтобы убедить людей в действенности своих препаратов, раскладывают на плитах невесть откуда взятые цветастые анатомические карты. Один такой «аптекарь» для пущей убедительности вооружился даже разборным анатомическим муляжем и с ловкостью фокусника показывал прохожим пластмассовые сердце и желудок. Вокруг горластых алхимиков всегда стоит плотный полукруг любопытных, которые, однако, только глазеют да слушают и редко покупают.

Южным концом Малиоборо упирается в алун-алун — широкое травяное поле, которое ровным зеленым ковром раскинулось перед кратоном. Строительство дворца началось в 1755 году и продолжалось около сорока лет. После этого внутри дворцового комплекса сооружались новые здания, перестраивались старые, но крепостная стена осталась такой, какой ее воздвигли в XVIII столетии. К сожалению, на этот раз мне не удалось попасть внутрь. Дворец в определенные дни открыт для посетителей, но в этот день за его стенами шла подготовка к завтрашнему секатену, и ворота были закрыты.

На следующий день, в 8 часов утра, я уже был у дворцовых ворот с вензелем султанского герба. Алун-алун было плотно забито народом. В центре площади возвышались широкие кроны двух священных деревьев варинггин. В прежние времена под их сенью терпеливо ждали приглашения на аудиенцию подданные султана, посольства вассальных княжеств, заморских стран.

Из всех прилегающих улочек на площадь вливались все новые группы празднично одетых мужчин и женщин. Прозрачным желтоватым столбом стояла в воздухе пыль, приглушенный гул многолюдья усиливался. Но вот он, как будто по какому-то неведомому знаку, стих, все повернулись лицами к воротам. Через минуту они открылись. Двумя колоннами вышла дворцовая стража в длинных клетчатых саронгах с широкими кожаными поясами, украшенными огромными блестящими пряжками, в маленьких малиновых фесках. Воины были обнажены по пояс, вооружены копьями, крисами, саблями.

Потом из ворот выплыла сложенная из снопов риса, связок фруктов и овощей, венков живых цветов двухметровая пирамида — гунунган. Это был символ Махамеру, горы, где обитают боги и духи. Она покачивалась в ритм шагов несущей ее на плечах челяди в отутюженной униформе. Замыкал процессию оркестр, в плавной музыке которого чистые звоны традиционных инструментов перемежались с торжественным звучанием европейских медных труб.

Гунунган плыла в толпе по большому кругу к белевшему справа куполу мечети. Верующие пытались коснуться рукой платформы с дарами, некоторые умудрялись привязать к ней цветную ленточку. Большинство же довольствовалось лишь чтением суры из Корана, когда пирамида .медленно проплывала мимо них. При ее приближении люди без толчеи и давки расступались и так же спокойно смыкались, когда процессия, замыкаемая оркестром, удалялась.

Около мечети пирамиду внесли в огороженный невысоким забором двор и опустили на землю. В нарядной от цветных оконных витражей мечети состоялся молебен, в котором непосредственное участие приняла городская элита. Те, кто запрудил площадь, внимали проповеди, изливавшейся на них из мощных динамиков. После короткого богослужения главный распорядитель церемонии, священник в белой шапочке и белом до пят балахоне, трижды обошел платформу с дарами, шепча подобающие случаю цитаты из священной книги, и потом направился к мечети. Это было знаком для верующих. В мгновение они обступили пирамиду, и через минуту от нее ничего не осталось.

Меня удивило, что все это произошло без свалки. Взять что-нибудь из подношений удалось, разумеется, только близко стоящим. Те, для кого они были недосягаемы, не делали даже попытки пробиться к гунунгану.

  — Как вы можете брать то, что предназначено богу?— спросил я пожилого мужчину, укладывавшего рисовый снопик в пластиковый пакет.

Тот несколько покровительственно улыбнулся и, как школьнику, четко разделяя слова, вежливо пояснил: