Изумрудное оперение Гаруды (Индонезия, записки)

Большой ущерб наносят браконьеры. В августе 1981 года таможенники Уджунгпанданга, административного центра Сулавеси, конфисковали партию в 257 попугаев. Их пытались вывезти в Сингапур, где уже многие годы действует международный птичий «черный рынок». Стало модным в состоятельных домах на Западе держать в клетке какую-нибудь диковинную птицу. Чем экзотичнее, тем престижнее. Есть чем удивить гостей.

Из индонезийских лесов тысячами контрабандой в США и Западную Европу вывозят редких пернатых. Чтобы они не шумели в кузовах с двойным дном, в тайниках на катерах, их на время пересечения границ усыпляют наркотиками. В результате половина гибнет. Но дельцов это не смущает, так как «зообизнес» все равно дает большой доход. За птицу-носорога, например, в ФРГ можно получить 10 тысяч долларов, за птицу-лиру в Соединенных Штатах — 15 тысяч.

Настоящей жертвой браконьеров стал носорог. Многотонный гигант с выглядящим весьма символично рогом посреди чувственных ноздрей и самодовольных маленьких глазок издавна считается среди народов Юго-Восточной Азии носителем средства для повышения половой потенции. Из его рога изготовляют снадобья в виде порошка, мазей, микстур. Проглотил зелье — и в немощное тело возвращается юношеская пылкость! Как соблазнительно просто!

Между тем научно давно доказано, что в украшении лесного великана нет никакого «эликсира жизни», состоит оно из того же материала, что рога и копыта коров, баранов и других животных. В конце концов с таким же «успехом» для «восстановления» сил можно грызть собственные ногти.

И тем не менее поверье живет, и за носорогами продолжают охотиться. Килограмм рога в 1982 году в Сингапуре в китайских аптеках шел за 18 тысяч долларов. Чуть не в два раза дороже золота.

Краткий визит в Уджунг-Кулон только разжег во мне желание еще раз окунуться в этот буйный и причудливый мир тропического леса. Очень хотелось послушать его ночью. Возможность такая выпала в одну из поездок на Восточную Яву, когда темнота застала нас — моего коллегу по работе в ТАСС Юрия Сагайдака и меня — на перевале Арджуна. Единственным местом, где мы могли остановиться на ночлег, были курортный городишко Селекта в горах, но до него еще надо было добраться.

Горы разом вдруг окутал густой туман. Он был так плотен, что делал невидимыми пальцы вытянутой руки. Его не могли пробить мощные противотуманные фары нашей «хонды». Пришлось нам по очереди выходить из машины и, идя в тусклом свете фар, буквально нащупывать дорогу ногами. Потом, в другой раз, я проезжал по этой дороге днем и посмотрел, где нам пришлось пробираться вслепую. Постоянно и круто петляющая дорога одним краем буквально обрывалась в глубокое ущелье. Жутко было подумать, что сталось бы с нами, свались мы в такую бездонную пропасть.

Из тумана мы вынырнули только через час мучительного спуска. Вскоре внизу засверкали огоньки Селекты. При въезде в городок нас остановил немолодой мужчина и принялся убеждать остановиться в отеле «Силвер-вингз». Мы знали, что это лучший в здешних краях, и поддались на уговоры. Обрадовавшийся незнакомец приподнял полы длинного балахона и, помахивая фонариком, побежал впереди машины. Пока мы парковались, он заскочил в административный павильон, видно получил честно заработанные несколько рупий, и вернулся к нам помочь разгрузиться.

Мы приехали поздно. Отель, прилепившийся двумя рядами комнат к черному склону горы, был освещен только дежурными огнями. Администратор — толстая молодая китаянка — привела нас к нашему номеру по анфиладе открытых веранд и пообещала что-нибудь приготовить поесть. После скорого ужина мы улеглись.

Но что-то мешало заснуть. Спустя какое-то время меня осенило: я не слышу привычного гудения кондиционеров. Их здесь не было. В горах достаточно прохладно и без них.

Монотонный, баюкающий гул этих машин в Селекте уступил место врывавшейся в полуоткрытые окна музыке ночных джунглей.

Она слагалась из стрекотания сверчков, скрежета цикад, кваканья лягушек, звона жуков. Этот многоголосый могучий хор вели то скрипучие размеренные крики больших птиц, то пронзительные вопли каких-то животных, то резкий сухой стук неведомого происхождения. За стеной слышались шорохи, глухие удары, мерный шум чьих-то частых шагов, пугливая дробь легкого топора. Звучала торжественная оратория тропической ночи, грандиозный гимн ежеминутно миллионы раз погибающего и миллионы раз нарождающегося огромного, непостижимого мира. Это была незабываемая ночная песня экваториального леса.

На заре нас разбудили затеявшие возню в кустах над крышей рыжие мартышки и летающие со свистом, похожие на наших дроздов птицы. Не успели мы подняться, как раздался осторожный стук в дверь. На пороге стояла молодая яванка в широкополой шляпе с притороченной к спине огромной корзиной, в которой были свежесваренные в подсоленной воде початки кукурузы, бананы, спрессованный в пачки вареный рис и яблоки.