Изваяние

Вот об этой странной жизни и об этих удивительных нравах она завела со мной беседу между первым и вторым и между вторым и третьим за уютным столиком у окна, где висела такая земная, такая белая занавеска.

О насекомых я знал мало на той Земле. Мухи, комары, клопы и тараканы. Но это было чисто опытное, бытовое и приземленно-прикладное знание. За этим вынужденным и скучным, как гудение комара, знанием не сквозила и не просвечивала ни одна чего-нибудь стоящая мысль.

Но Ольга постаралась осветить дневным светом своей пытливой мысли эту часть таинственного мира.

- Ведь насекомых, - я подразумеваю число видов, - сообщила она мне, - намного больше всех других видов животного царства.

- Но тех, кто их изучает, энтомологов, - спросил я, - не так уж много?

- Что вы? Сейчас почти все ученые в той или другой мере стали энтомологами. Энтомология первая из наук, она даже впереди математики и физики.

- Почему же?

- Да потому, что через сто лет на нашей планете, возможно, останутся только одни насекомые.

Она произнесла эти странно звучавшие слова и вдруг спохватилась, вся став алой, как роза в стакане. Она, очевидно, вспомнила про мою амнезию и подумала, что от меня до поры до времени нужно многое скрывать.

Она покраснела. А я стал белым как полотно. И свою бледность, как в зеркале, увидел на ее лице, в ее глазах, смотревших на меня с болью сочувствия.

- Как? Как вас понять? - спросил я.

- Я, разумеется, пошутила, - сказала она тихо. - Не сердитесь на меня. Я нечаянно...

Она не договорила.

Я оглянулся и посмотрел. За столиками все были заняты едой. И воздух в столовой был синь и радостен, как на картинах импрессионистов.

"Интересно, были ли импрессионисты, - подумал я, - на этой Земле?"

Я задал себе, а не ей этот вопрос. Ее мне хотелось спросить о другом. Но я понял, что мне лучше отложить свой вопрос. Не та была минута, чтобы спрашивать.

Минута длилась довольно напряженно. Начавшись так трагично, она кончилась почти фарсом.

- Шекспир! - позвал кого-то женский голос. - Шек-спиир!

Я рассмеялся: неужели на свете мог быть еще один Шекспир, и к тому же живой, откликнувшийся на чужой зов.

- Шекспир!

Никто не откликнулся.

Тогда соседка моя по столу, энтомолог Ольга, вернула меня к действительности.

- Это вас, - сказала она. - Вы же Шекспир?

- Да, я Шекспир.

- Вас зовет сестра-хозяйка.

Я подошел к сестре-хозяйке, сидевшей у входа в столовую.

- Вы ничего не потеряли? - спросила она.

- Если не считать самого себя, ничего, - ответил я.

Она изумленно посмотрела на меня.

- Я болел потерей памяти, - объяснил я, - но понемножку она начинает ко мне возвращаться.

- Тогда вы вспомните...

Она протянула мне снимок с портрета Офелии.

- Я нашла это у дверей вашей комнаты. В коридоре.

- Благодарю...

Я никак не мог вспомнить, существовал ли этот снимок или возник из небытия? По всей вероятности, фотографы и любители снимали портрет Офелии на выставке, пока он не "испортился",.. Но как этот снимок попал сюда? Уж не прислала ли мне его Офелия?

Слишком много загадок для одного дня. Я еще раз поблагодарил сестру-хозяйку и вышел в сад. Сел на скамейку. Над деревьями плыли облака. Обыкновенные облака. Белые с просинью. Такие вот облака, да еще над садом, всегда напоминают о безмятежности.

По аллеям прогуливались отдыхающие. Вскоре я увидел энтомолога Ольгу. Она была одна. Я встал и подошел к ней.

- Я не помешал?

- Что вы, что вы, - ответила она. - Я рада.

Мы вышли с ней из сада и пошли по улице. Это была тихая улица, засаженная деревьями, типичная улица небольшого куроргного поселка.

Гуляли мы часа два или три. Все выглядело довольно обычно, за исключением одного. Я нигде не видел ни маленьких детей, ни подростков. Юноши и девушки попадались, но не моложе двадцати, двадцати пяти лет. Я подумал: здесь так заботятся о покое отдыхающих, что не допускают сюда детей и подростков с их шумом. Для холостяков и нервных людей - хорошо, но не слишком ли эгоистично?

Я хотел спросить об этом Ольгу, но раздумал. Я спросил ее не о детях, а о насекомых.

- Вы сказали, - напомнил я ей, - что через сто лет...

- Да, лет через сто или через двести.

- Что тогда будет?

- Ничего, - ответила она.

- Ничего или ничто?

- Нет, бытие останется, но изменит свои формы. Наступит эра насекомых.

- А люди?

Она посмотрела на меня с испугом и ничего не ответила.

- А люди? - повторил я свой нелепый вопрос.

- Люди не могут жить больше ста лет. А самым младшим из нас - двадцать лет.

- А где же дети?

- Они перестали рождаться.

- Аборты? - спросил я. - Противозачаточные средства?

- Нет.

- А что?

- Радиация. А она, как известно, не так опасна для соматических клеток, как для половых.

- Но почему же не создали защиту против радиации?