Извек

Краешком сознания Лелька заметила, как недалеко от берега брызнула в рассыпную стайка плотвы. Воображение вяло нарисовало вечно голодную щуку, гоняющую на мелководье рыбью мелочь. Но, вместо спины промахнувшегося хищника, из воды возникла косматая макушка водяного. Старый Щитень болезненно щурился: для его глаз и вечернее солнце было слишком ярким. На берег выходить не спешил — отдыхал, утомлённый поисками любимой ученицы.

Наконец, разглядев примостившуюся на бревне Лельку, ласково улыбнулся и двинулся из реки. Несколько мальков выскользнуло из спутанной бороды и серебристыми искорками шлёпнулись в воду. Щитень остановился, загрёб бородищу узловатой рукой и бережно потряс, выгоняя то, что не успело выпутаться само. Последним отцепился мелкий рачонок, ухватившийся клешнёй за кончик длинного уса, и упрямо не желающий возвращаться в родную реку. Убедившись, что живности не осталось, водяной встряхнул мочалкой бороды и ступил на песок. Подковыляв ближе, погладил Лельку по голове, помолчал. Будто вспомнив, зачем пришёл, вытащил из подмышки маленький свёрток. Развернул, встряхнул и расстелил на бревне рубаху с неброским узором по вороту и рукавам. Присев рядом, поинтересовался:

— Узнаёшь?

Русалка оторвала взгляд от воды и несколько мгновений неверяще смотрела на принесённую одежду.

— Деда, откуда?

— Да всё из старых укромов, — улыбнулся водяной. — Чуял, что приберечь надо. Вишь, не ошибся, пригодилось. Эт мы, старики, без одёжи подмерзаем. Вы же, всё больше волосами наряжаетесь, а середь людей нагишом не можно. Вот только коротковата, думаю, будет. Ну, уж лучше, чем ничего…

Он замолчал. Русалка задумчиво провела ладошкой по мокрой холстине, тронула пальчиком вышивку, подняла глаза на водяного.

— Спасибо, дедушка Щитень.

— На благо, внученька, на благо. — вздохнул старик.

Он тронул ладонью лицо, будто бы смахивая капельки воды. Зажмурился, снова утёрся и, часто заморгав, отвернулся. Лелька перевела взгляд на реку, еле слышно обронила:

— Наверное… попрощаться надо… со всеми.

— Не трудись, к чему кручину множить. Нынче, о тебе наши собирались… Поручили проводить, велели сказать… — водяной прерывисто вздохнул. — Народ твой тут. Ты нам как дочь. Не забывай и да пребудут с тобой Светлые Боги…

Щитень, не оглядываясь, двинулся в воду. Русалка еле заметно кивнула вслед. Глаза заблестели, отражая бегущие по воде круги. Когда истаял последний, Лелька медленно двинулась вдоль берега.

Приближалась первая из оставшихся тридцати трёх ночей…

…Ярило, будто умытая детская мордашка, выглянул из-за холма и по траве наперегонки побежали неугомонные золотистые лучи. Один раньше всех добежал до Лельки и коснулся лба светлой тёплой ладошкой. Русалка наморщила носик, поёжилась от утренней свежести и открыла глаза. Уселась столбиком, тряхнула волнами волос, сладко потянулась. Ослепительный лик солнца вырастал на глазах, неумолимо вздымаясь над макушками деревьев. Лелька вдохнула и замерла, всем телом впитывая давно забытое дневное тепло. Именно эти ласковые прикосновения Ярилы и должны были погубить её на закате тридцать третьего дня.

Но в этом возрасте тридцать дней как тридцать лет. Да и наставница нагадала куда идти, чтобы до срока встретить того, кто внезапно полонил её душу. Теперь главное дойти, добежать, глянуть хоть разок, послушать голос, побыть рядом… а там не страшна и смерть, избавления от которой так и не дала жестокая Дана..

ГЛАВА 17

С пьяных глаз и коза — красавица…

Витим-зареченец

По своему обыкновению, Мокша не заходил в харчевни, не испытав плечом крепость двери. Будто ненароком, задевал косяк так, что стена гулко ухала, а те, кто сидел ближе к выходу, вздрагивали и расплёскивали содержимое кружек. Мокша же, довольный результатом, как ни в чём ни бывало, проходил мимо.

И сейчас великан вломился в корчму, как медведь в тесный курятник. Глянув на крепкую древесину, что только мученически скрипнула под могучим плечом, удовлетворённо крякнул. В самом углу отыскал взглядом Эрзю и прокосолапил к нему, мимоходом приглядываясь к сидящим за столами. Эрзя позёвывал, привалясь спиной к бревенчатой стене, лениво хлебал медовуху, вытирая кулаком повисающую на губах пену. Мокша, грохнув о лавку тяжёлыми ножнами, уселся напротив. Последний раз оглянулся на корчму и водрузил молоты кулаков на стол. Не дожидаясь, когда рот Эрзи захлопнется после очередного зевка, проворчал:

— Эй, спящая красавица, закрой пасть, кишки простудишь.

Эрзя подавил зевоту и вперил в друга самый бодрый в Киеве взгляд. Мокша поощрительно кивнул, бросил взор на остывающего гуся, проглотил слюну.

— В общем так! — начал он заговорщически. — Чую, пора пришла Извека искать.

— Ой ли? — не поверил Эрзя. — Может пущай ещё погуляет?

— Нагуляться успеет, покуда искать будем. А время то самое! Намедни к старикам Млавы сваты приходили. Бают, будто бы от самого Словиши-Гордого, для его сына.

— Бедный сын, — посочувствовал Эрзя. — Вот уж несреча так несреча. Такую невесту и врагу не всякому пожелаешь.

Мокша покивал, втягивая носом аромат гуся.