Извек

Сотник откинулся на подушки. Вино веселило и, растворяя давешние страхи, настраивало на задушевную беседу. Он лениво потянулся за крупным стручком канареечного цвета, отломавшимся от такой же жёлтой грозди, понюхал, повертел в руках, бросил обратно.

— Смотрю я на тебя, Кощей, и всё думаю, хороший вроде мужик, не жадный, даже конягу моего уважил. А рассказывают про тебя такое, что…

— У нас всегда много рассказывают, — перебил Кощей. — Делов на жмень, а шуму на мешок. Хотя, кое о чём, может и не врут. Случалось и чудил, сдуру, пока не наскучило. Где — по молодости, где — по горячности. Бывало, и с девками баловал. Только, думаю, не больше вашего Владимира. Тот тоже — и на баб неугомонен, и на расправу скор. В князьях, правда, маленько остепенился, но только маленько.

А что до меня, то признаю. Тыщи полторы разных батыров и витязей конечно же сгубил, — он помолчал, вспоминая. — Да! Как Бессмертным прозвали и до сего дня, тыщи думаю полторы, не боле.

— Негоже, — снисходительно протянул Сотник. — Почто столько народу извёл? Неужто такой злой?

— Да какой там злой?! Сами виноваты! То им молодильные яблоки с живой водой подавай, то гусли — самогуды с сапогами — скороходами, то несметные богатства. А то вынь да положь каких — то принцесс пленённых или царевен краденых. Один раз за Смерть — Бороной приходили, а я сам о ней только раз слышал… — заметив как Извек замер, Кощей осёкся, развёл руками и, глянув на гостя слишком честными глазами, сменил тему.

— И ладно бы добрым словом попросить, так нет же — зальют глаза и лезут напролом, как лососи на нерест. Отгородишься стенами — прут через стены. Уйдёшь под землю — кротами роют. На гору залезешь — муравьями карабкаются. Ну как тут не осерчать? — Кощей хлебнул из кубка, сделал скорбное лицо.

— Потом и того хуже стало. Прознали, что смерть моя в яйце и давай наезжать на расправы все, кому не лень. Ни здрасьте, ни до свидания. Наскакивают, пинаются, как узкоглазые из горных монастырей, будто нет ни благородных мечей, ни всесокрушающих топоров. Ну… и сами, конечно, полегли — кто ж им простит такое издевательство?

А позже, когда одна ведьма проболталась, что яйцо спрятано — вообще покоя не стало.

До этого, редко да метко, лучшие бойцы приезжали. Орлы! Любо—дорого посмотреть. Теперь же любой землекоп в герои лезет. Перерыли всю округу, едва скалы не вывернули. Траву повыдирали, каждую песчинку просеяли, Ящер их задери. Пришлось перепрятывать поукромней.[47] Яйцо теперь в утке. Утка, само собой, в зайце. Заяц — в сундуке. Сундук — на сосне. Да, хлопец, на сосне, а не на дубе, как многие думают…

— А сосна? — не удержался Извек.

Кощей ухмыльнулся.

— Ты рот — то закрой, и уши подбери, а то по плечам висят, пыль собирают.

Бессмертный подмигнул гостю, понизив голос продолжил:

— Про то и дело у меня к тебе. Не возьмёшься ли снести…

— Эт я враз, — гаркнул Сотник. — Снесу напрочь, и сосну, и ель, и всё, что там ещё растёт… — он примолк, заметив кислую гримасу хозяина.

Кощей раздражённо сверкнул глазом:

— Какие же вы все торопливые!

— Так мы же не бессмертные, — оправдался Извек растерянно. — Нам рассусоливать некогда.

— Снести и перепрятать в другое место, подальше и понадёжней. А то и до сундука уже куча охотников, друг другу на головы лезут. Окрест тех мест, все дубравы вытоптали, скоро за рощи примутся. — Бессмертный испытующе Посмотрел на гостя. — Ну как, возьмёшься?

Извек выдержал взгляд, приложился к кубку, не сводя глаз с собеседника, осушил до дна.

— Так просто и доверишься первому встречному?

— Не так просто, и не первому, — Кощей улыбнулся, мечтательно прикрыл глаза. Длинные пальцы поглаживали алмазные грани кубка. — Ты отнесёшь то, что надо, туда, куда надо. А я похлопочу для тебя.

— Я привык сам для себя хлопотать, — отрезал Извек. Брови скакнули к переносице. — Сам! Всегда и везде!

— Ой ли? Там, где я буду, сам не дохлопочешься. Так что послушай старшего, а топорщиться потом будешь.

Сотник скрестил руки на груди, хмыкнул. — Излагай, папаша… Точнее дедуля!

— Так вот, — тихо продолжал Бессмертный. — Ты отвезёшь яичко, выбросишь его и забудешь, что Кощей тебе докучал. А я тем временем переговорю с кем надо, глядишь, да уступят старому приятелю, отпустят девку за тебя. И тебе радость, и баба при деле. Она ж тоже по тебе сохнет. Не знаю уж, что в таком нашла, но забыть не может, если слухи не врут.

Лицо Извека застыло. Кощей спокойно ждал, пока взор синих глаз прояснится. Наконец Сотник справился с голосом, хрипло заговорил.

— Старик, я правда сейчас слышал то, что ты сказал, или…?

— Правда, правда. Услуга за услугу. Ты утрясёшь мои людские заботы, я — твои нечеловечьи. Ну как, сговоримся?

— Сговоримся, ежели не надорвёшься. Только объясни ещё одно, почему сам не сделаешь.

— Самому мне не способно, уж слишком я заметен. Стоит отойти от гор, сразу узнают, слетятся как комары на голую задницу. Придётся не делом заниматься, а от назойливых отмахиваться. Хлопотно уж больно.

— Неужто не сдюжишь, — не поверил Извек. — Ты же велик и могуч.