Извек

— Почто сразу не сказал? У кикимор знамо дело, и не такие чудеса встретишь. Тем более у знакомых. Я уж думал, ты сам колдун. А кикимора — эт ничего, она баба своя. А своя баба…

Он умолк, поднёс чашу ко рту. Украдкой окунул край оберега, глянул, облизал и с удовольствием выпил. Помолчав, блаженно заключил:

— Своя баба — это хорошее пойло.

Сладкие лепёшки уходили в охотку. Когда на тряпице остались две, Алтын сыто зевнул.

— А это, думаю, на завтрак сгодится. С утра много есть — вредно.

— А с вечера?

— С вечера вообще — смерть! А умирать лучше сытым!

Он засмеялся, но, когда над головой прошла волна тёплого воздуха, смолк, икнул и оглянулся. За спиной стоял Ворон, шумно втягивал аромат печенья и выразительно смотрел на Микишку.

— Понял, понял! Только не гляди так, а то заплачу! — проворчал Алтын, сгрёб лепёшки и, отдав жеребцу, показал пустые руки.

Ворон благодарно ткнулся губами в ладони, коснулся ноздрями Микишкиной физиономии, тот болезненно поморщился.

— Болит? — посочувствовал Извек.

— Есть маленько, — признался Алтын, тряхнув чубом. — У нас вечно всё не слава Роду. То одно, то другое, то третье, всякое разное… а морды, по утру, всегда разбиты одинаково. Скушно…

— Да уж чё ж весёлого, — согласился Извек. — Когда с утра морда синяя, разве гоже… Эт ежели у других морды синие, тогда весело, а когда у себя…

— Вот я и решил, плюнуть на всё, да на мир посмотреть. — с серьёзным лицом закончил Микишка.

Сыто потянувшись, опустился на тёплый песок и, поправив шестопёр, забросил руки за голову. Осоловелые от сытости глаза мечтательно уставились в небо. Извек двинул к себе седло, прилёг, примостив голову на потёртой коже. С удовольствием вдохнул вечерний воздух, огладил русую бороду.

— Эт правильно. Дома сидючи, ума не наживёшь. А почто в последний раз скучать начали? Нечто повздорил с кем?

— Не—е, — протянул Микишка. — Я тихий. Ну, почти всегда. Даже в журке почти не бываю. Разве что изредка, когда пить хочется. А последний раз… в общем длинная история…

— Да мы, вроде, и не спешим, — подбодрил Сотник. — Расскажи! Ночь, небось, не короче будет. Да и мне интересно послушать где, как и кто чем дышит.

— Не, не спешим, — поддакнул Микишка. Собрав на лбу складки, подумал и, решившись наконец, неохотно заговорил:

— Ну… Завёлся у нас как—то лиходей. Как какой мужик в журке задержится, так у его бабы гость объявляется. Да такой ласковый, что жинки одна другой радостней оставались. И мужам благо: ни тебе упрёков, ни ворчания. Некоторые, правда, призадумались. Уж больно жинки довольны, когда они из корчмы приползают. Репы чесали долго, потом всё же смикетили. Опосля того, как одному с пьяных глаз в ночи примерещилось, как из верхних окон его терема будто бы кто—то на землю сиганул. Он с улицы к терему, да под окнами на грабли наступил. Когда в себя пришёл, вокруг уж покой и тишина. Он к жонке, та — ни сном ни духом… Словом чудеса да и только.

Однако мужики решили, что завёлся в Вышеньграде злыдень—проказник. Ну тут уж расстарались. И засады на него делали, и облавы на огородах учиняли, да только шалун как лазил, так и не унялся. Иной раз и боярским дочкам подолы задирал, опосля чего вся родня по полночи с кольями металась. Да только зря всё это, с коровьими мозгами молодого оленя не поймаешь… А не пойман — не вор. И что глупой девке во тьме примерещилось — это уже её дело. Может то леший к ней в окно лазит. А леший, он чью хошь личину на себя напялит.

Микишка замолчал, мечтательно прикрыл глаза. Извек лыбился. Услыхав про лешего, хмыкнул и осторожно поинтересовался:

— И ко многим этот леший лазил?

— Ко многим, — вздохнул Алтын кротко. — Да разве его окаянного поймаешь. Он ведь как сквозняк, шасть и нету его.

— Ага, — поддакнул Сотник. — Его дело мужеское: набедокурил — в кусты! И что, с тех пор так ни разу и не сцапали?

Лицо Микишки омрачилось. Он снова уставился в небо, рубаха на груди медленно поднялась, опала. — Разок—то сцапали. В самый последний. Из—за того, что у одной хозяюшки мёду перебрал, и ладно бы просто перебрал, так ещё с собой кувшинчик прихватил. С тем гостинцем, после трудов праведных, в корчму подался. Там с друзьями и отведывал, пока один боярин не признал посудинку из своего дома. — Микишка болезненно перекосился, горестно помотал головой. — Вот так и погуляли: начали за здравие, а потом…

Сотник ухмыльнулся. Прикрыл веки, но снова услышал голос Алтына:

— А ты с чего в наши края забрёл?

— А тоже на мир посмотреть, да по дороге дела нашлись. Правда ежели бы не одна баба… дура… словом, сидел бы я сейчас в корчме с другами своими, да мёд с пивом пил. Ладно, давай сны смотреть, вдруг что интересное увидим.

— Ага, давай поглядим, — согласился ополченец…

…Утро, как по заказу, затопило землю зыбким туманом. Микишка ёжился и, пока Извек седлал коня, успел побродить вдоль границы Проплешин, прислушиваясь всё ли спокойно. Вернулся довольный. Жуя печенье, махнул рукой.

— Всё в лучшем виде. Из проплешин ни звука. От наших тоже. Скорее всего ещё спят. Можно выдвигаться.