Изверг

Теперь все позади. Человек, с которым я увиделся после суда, считает, что он и его семья «прошли сквозь огонь и выбрались невредимыми». Ничто не проходит бесследно, их поступь порой не так тверда, как прежде, но почву под ногами они обрели. Пока мы беседовали, пришла из школы Софи, и Люк продолжил, не понижая голоса, говорить о человеке, который был ее крестным. Двенадцатилетняя девочка внимательно и серьезно слушала нас. Она даже вставила свое слово, уточнила кое-какие детали, и мне подумалось, что вся семья одержала большую победу, если они теперь говорят обо всем свободно.

Люк в особо благостные дни молится за узника, но ни писать ему, ни навещать его не может. Это вопрос выживания. Сам он думает, что «выбрал ад на земле». Ему, христианину, нелегко с этим жить, но вера, говорит он, отступает перед таинством. Он смирился. Есть что-то, чего ему не понять.

Недавно его избрали председателем административного совета школы Сен-Венсан.

Серые пластиковые мешки по-прежнему снятся ему по ночам.

~~~

Женщину из публики, которая при второй его истерике — когда он рассказывал, как погибли дети, — кинулась к обвиняемому, повторяя его имя, зовут Мари-Франс. Будучи тюремной попечительницей, она начала встречаться с ним еще в Лионе, вскоре после того, как он вышел из комы, а когда его перевели в Бурк-ан-Брес, приезжала каждую неделю. Это она подарила ему «Зимний лагерь». На первый взгляд в ней нет ничего особенного: маленькая женщина в темно-синем платье, лет под шестьдесят. Но, если присмотреться, бросается в глаза какая-то особая энергия в сочетании с безмятежностью, отчего с ней мгновенно становится хорошо. К моему замыслу — написать историю Жан-Клода — она отнеслась с доверием, удивившим меня самого: я бы не сказал, что заслуживаю его.

На протяжении всего рассказа об убийствах она не переставая думала о других страшных для него часах — серии следственных экспериментов в декабре 1994-го. Мари-Франс боялась, что он их не переживет. Сам он, когда прибыли в Превесен, сначала не хотел выходить из полицейского фургона. Но в конце концов все же вошел в дом и даже поднялся на второй этаж. Переступая порог спальни, он думал, что сейчас должно произойти что-то сверхъестественное — может, ожидал, что молния испепелит его на месте? Он так и не смог совершить соответствующих его признаниям жестов. Один из жандармов лег на кровать, а другой, вооружившись скалкой, будто бы наносил ему удары из разных положений. От него требовалось давать указания, вносить коррективы, режиссировать. Я видел сделанные тогда фотографии — зрелище жуткое и вместе с тем немного комичное. Потом пришлось перейти в детскую, где на то, что осталось от кроваток, положили двух кукол, одетых в специально купленные пижамки, — чеки на них приобщены к делу. Следователь попросил его взять в руки карабин, но он не смог — хлопнулся в обморок. Тогда его роль опять поручили жандарму, а он просидел остаток дня в кресле внизу. Второй этаж сильно пострадал от пожара, а вот гостиная выглядела в точности как в то воскресное утро, когда он вернулся из Парижа, — даже детские рисунки и бумажные короны по-прежнему лежали на столе. Кассета, извлеченная из видеомагнитофона, была опечатана, пленка из автоответчика тоже. Через несколько дней следователь дал ему ее прослушать. Вот тут-то молния и ударила. Первая запись датировалась прошлым летом. Голос Флоранс, веселый и очень нежный, произнес: «Ку-ку, это мы, добрались хорошо, ждем тебя, будь осторожен на дороге, мы тебя любим». И голосок Антуана: «Я тебя целую, папочка, я тебя люблю, люблю, люблю, приезжай скорее!» Следователь, слушая это и глядя, как слушает он, прослезился. А у него с тех пор их голоса звучат в ушах постоянно. Он без конца повторял слова, терзавшие ему сердце и одновременно утешавшие. Они добрались хорошо. Они ждут меня. Они меня любят. Я должен быть осторожен на дороге, которая ведет меня к ним.

Я спросил Мари-Франс — она добилась разрешения видеться с ним между заседаниями суда, — известна ли ей та история, о которой говорил мне его адвокат: вроде как в первый день его осенило, и он вспомнил причину той неявки на экзамен, с которой и началась вся эта ложь.

— О да! Абад не велел ему говорить, потому что в деле этого не было, а он считает, не стоило сбивать с толку присяжных. По-моему, он не прав, они должны знать, это важно. В то утро, когда Жан-Клод уже вышел, чтобы идти на экзамен, в почтовом ящике он нашел письмо. От одной девушки, которая была влюблена в него, но он отверг ее, потому что любил Флоранс. Эта девушка писала ему, что, когда он получит это письмо, ее уже не будет в живых. Она покончила с собой. Именно поэтому, из-за ужасного чувства вины, он не пошел сдавать экзамен. Тогда все и началось.

Я опешил.

— Постойте. Вы действительно верите в эти сказки?

Мари-Франс удивленно уставилась на меня:

— С какой стати ему лгать?