Изверг

Эррфорс немного подвинул тело, прямо под лампу. Потом с дружеской улыбкой обратился к Свену:

— Вид довольно неприглядный. Не знаю, прошлый раз вам нелегко пришлось. Наверное, смотреть не стоит.

Свен кивнул, быстро переглянулся с Эвертом и стал к ним спиной. Эррфорс поднял простыню.

— Видите? От лица мало что осталось. Стеффанссон попал ему в лоб. Как взрыв. Мы только по зубам смогли установить личность.

Эррфорс чуть подвинул стол, направив свет на живот.

— Первая пуля попала в бедро. Прошла навылет, частью раздробив костяк. Два выстрела. Один в бедро, один в голову. Это также совпадает с показаниями свидетелей, которые говорили о двух хлопках.

Свену не было нужды смотреть. Он слушал. И все-таки видел.

— Вы закончили?

Эррфорс снова накрыл тело простыней.

— Да, закончили.

Свен снова повернулся — к контурам человеческого тела. Смотрел и видел перед собой лицо Лунда. В чем смысл жизни такого больного человека? Много ли он понимал в том, что случилось, в том, что он сделал? Уничтожая себе подобных, оставался ли человек по-прежнему человеком? Он не раз уже задавал себе эти вопросы, они всегда возникали здесь, набирая ясности перед бездыханными трупами.

Они собрались уходить, надели пиджаки, потихоньку заканчивали разговор.

— Думаю, перед уходом вам стоит посмотреть кое на что еще. — Эррфорс отошел от стола, открыл стеклянный шкаф у стены. — Вот. Его вещи. Нашел, когда раздевал его.

Пистолет. Нож. Две фотографии и рукописная записка.

— Этот пистолет, который наверняка знаком вам лучше, чем мне, был прикреплен к щиколотке. А этот нож — кстати, я таких никогда раньше не видел, с чрезвычайно острым лезвием, — находился в другом чехле, на предплечье.

Эверт взял пластиковые пакеты. Значит, он был вооружен. Готов к самообороне.

— А наш пижон решил требовать пожизненного срока. За вооруженного до зубов помешанного ублюдка, который подстерегал маленьких девочек у детского сада.

Свен взял фотографии и записку. Поднес к свету, долго рассматривал любительские снимки. Не сводя с них глаз, заговорил:

— Девочки сняты перед тем садом, где его застрелили. Обе одеты по-летнему. Снимки недавние. Девочки явно из этого сада. Мы проверим. Хотя понятно, что так оно и есть.

Эверт вернул Эррфорсу оружие, стал рядом со Свеном. Взглянул на фотографии, на исписанную бумажку. Фыркнул так же, как утром, при Огестаме.

— Лунд даже имена их узнал. Именно такой улики нам недоставало. Стало быть, он собирался убить еще двух.

Эверт снова поднес фотографии к свету: две девчушки, того же возраста, что и малышка Стеффанссон, светлые, выгоревшие на солнце волосы, улыбаются, сидят на краю песочницы и улыбаются чему-то известному только им. Эверт продолжил:

— Вы понимаете, что это означает, черт возьми? Пристрелив Бернта Лунда, Фредрик Стеффанссон, скорее всего, спас жизнь этим двум девочкам. Две девочки, которым нет еще и шести лет, благодаря Стеффанссону завтра смогут снова улыбаться.

Затем он исполнил свой обычный ритуал, какому Свен неоднократно был свидетелем: несколько раз стукнул покойника по плечу, по бедру, потом ущипнул за ногу, за пальцы, укрытые простыней, щипал, теребил и что-то приговаривал отвернувшись, так что расслышать было трудно.

•

Пятый год подряд Бенгт Сёдерлунд проводил отпуск дома. Однажды они снимали дачу на Готланде, в нескольких километрах от Висбю, оказалось дорого и дождливо, он тогда впервые отправился на этот остров, о котором все говорили, и, проторчав там бесконечно долгую неделю, решил больше туда не ездить. На следующий год — Истад, другая дача, довольно ветрено, да и места так себе, в общем, повидали Эстерлен, и хватит. Два лета путешествовали в трейлере — пробки на дорогах, дети боялись спать; один раз смыкались на Родос, две недели тридцативосьмиградусной жары, под конец они выходили из номера только по вечерам, чтобы пообедать; несколько раз ездили на автобусе в Стокгольм, кругом сплошь торопыги, которые даже по эскалатору бегом бегут. Нет уж, спасибо, сыты по горло. И фирме хорошо, когда они дома, и самим тоже; купаться и в Талльбакке можно, даже в двух местах, считая маленький пруд; дети развлекались сами по себе, а у них, у взрослых, было время прогуляться по городу, а не то спокойно заняться сексом, когда дети все разом уходили, позавтракать в саду, пригласить друзей на ужин.