Изверги

– Ярл Фрод вел свою дружину речным путем, на больших челнах. И вот аккурат за день пути до селища лийвьского начали твориться чудные дела. К примеру, на один челн сухая сосна упала да и загорелась ни с того, ни с сего… Много чего всякого тогда приключалось. Фрод Златоусый уж и по реке, и берегом пробовал подобраться – нашелся вроде бы кто-то, знавший тропу через топи…

– Ты чего это покраснел, Гроза? – вдруг участливо спросил Яромир. – Подавился? Давай по спине похлопаю.

А Мечник рассказывал, как ни в чем не бывало:

– Ничто не помогло ярлу Фроду. Ушел он с пятью десятками дружинников, а вернулся с четырьмя. Не с четырьмя десятками – просто с четырьмя. Ни одного же лийвина так и не повидал. Только и видел, что стрелы лийвинской работы – в своих мертвых воях.

Вот я и думаю… Мокшане ведь не глупей тех лийвинов! Будь, скажем, я мордвином, и доведись мне свой град оборонять от, к примеру, тебя, воевода, выслал бы я ватаги умелых лучников на речные берега да на суходольную тропу (она ведь здесь одна, ты, поди, знаешь)… Глядишь, и с тобой было бы, как с ярлом Златоусым. Опять же, если бы удалось втолковать соседям – муроме, мерянам, всяким другим – что ворог, нас одолев, за них примется… я говорю, если бы мордва сумела это им втолковать… так они помогли бы, хоть и чужого языка… для мордвы, конечно…

Кудеслав смолк и оглядел сидящих за столом. У Грозы, похоже, застрял-таки в горле недожеванный кусок, но глава соседней общины упорно не позволял Яромиру похлопать себя по спине. Белоконь и Толстой невозмутимо занимались съестным. А Волк вдруг сказал, глядя в мечниковы глаза:

– Слышь-ка, брат-друг… Возле тебя кабанье стегно лежит. Отрежь-ка мне кусок!

Приезжий воевода коротко взмахнул до сих пор прятавшейся под столом левой рукой, что-то стремительно мелькнуло в воздухе…

Мечник успел перехватить это перед самым лицом – брошенный рукоятью вперед нож с коротким, хищно изогнутым клинком.

Пару мгновений Волк и Кудеслав испытующе разглядывали друг друга. Потом Мечник отвернулся к блюду с печеным мясом. Отрезав небольшой кусок, Кудеслав наколол его на светлое железное лезвие… И вдруг Волково оружие будто само собой вспорхнуло, взмыло над головой сидящего между Мечником и воеводой Белоконя. Нож с нанизанным на него куском мяса кувыркался в воздухе несколько тягучих мгновений, и Волк вполне успел бы сдернуть со стола правую руку. Успел бы. Но не захотел. И железное острие с тупым стуком воткнулось в скобленое дерево между не слишком-то широко раздвинутыми указательным и средним пальцами воеводы.

На какой-то миг все будто оцепенели.

И пришлых стариков, и хозяев больше всего поразило не опасное перебрасывание ножом, а то, что Волк, оказывается, счел возможным быть при оружии близ Родового Огнища. А ведь знал же, что это означает – во всех Вятковых племенах обычай один… Ножик-то, конечно, махонький; лезвие длиною всего лишь в ладонь, но его плавный и какой-то очень злой выгиб не позволил обмануться этой малостью даже плоховато сведущему в ратных игрушках Яромиру. Такой нож мог иметь лишь одно назначение: убивать.

Выходка Волка казалась до того возмутительной, что именно возмутиться-то никому и в голову не пришло.

А сын "старейшины над старейшинами" как ни в чем не бывало сказал:

– Благодарствую.

Он выдернул нож из стола, повертел его в пальцах и хитро скосился на Кудеслава:

– Скажи, друг-брат, а не скучновато ли ты нынче живешь? Не хочешь ли жизни повеселее?

– Нет, – Мечник вновь сгорбатился над столом.

– Ну, гляди. Но если вдруг захочешь… – не договорив, Волк набил рот кабаньим мясом.

Затеявшуюся было молчанку прервал Яромир.

– Видишь, воевода, – сказал он усмешливо, – не так-то, оказывается, легко совладать с мокшанской общиной. Да вроде сейчас это и ни к чему. Была у нас с ними распря, правда твоя, да ведь помирились же, рассудили меж собою по справедливости! Так что благодарю за бескорыстную заботу, но от помощи твоей позволь отказаться. И за будущее наше злой тревогой не изводись: уж если кто нас обидит, мы как-нибудь сумеем дать окорот. Даже если ворог окажется пострашнее мокшан – и то совладаем. Как эти… ну, Мечник, скажи!

– Лийвь, – буркнул Мечник.

– Во-во, как она самая, – Яромир удовлетворенно вздохнул.

Толстой выжидательно покосился на Волка и, видя, что тот не собирается отвечать, заговорил сам:

– Ну, хорошо. Беседовали мы долго, пространно; даже урманскую быль (или небыль?) успели послушать… – голос тщедушного на вид старика резал слух этаким железным позвякиванием. – Ты, старейшина, понял нас, мы поняли тебя. Хорошо. Но не думаешь ли ты, что в делах, касаемых будущего всей верви, решать должен общинный сход?

Яромир сощурился:

– Больно уж неудачную пору выбрали вы для вашего гостевания. Многие охотники ушли на весенние промыслы; многие бортники да углежоги уже в чащу-матушку забрались. Кого же мне на сход кликать? Ребятишек да баб? Снова же таки не сегодня-завтра челнам прийдет срок на торг отправляться… Нет, нынче нам не до схода. Вот может быть ближе к лету…

– Добро, – с неожиданной охотой вдруг согласился Волк.