Изверги-кровососы

Вон ушел. Томми сунул чемодан и машинку под койку, а сверху на нее вполз сам. Не успев хорошенько обеспокоиться горящей машиной, он уже спал. «Вольво» он пригнал и Сан-Франциско прямо из Недержанья, штат Индиана, по пути останавливался только заправиться да отлить. Из-за баранки он три раза видел, как встает и заходит солнце. Измождение наконец догнало его на побережье.

Томми происходил из двух поколений работников конвейера «Недержаньевой компании вилочных погрузчиков». Когда в четырнадцать лет он объявил, что намерен стать писателем, отец его, Томас Флад-ст., воспринял известие с той недоверчивой терпимостью, кою родители обычно приберегают для чудовищ под кроватью и невидимых друзей. Когда Томми устроился работать в бакалейную лавку, а не на завод, отец неслышно вздохнул с облегчением — лавка, по крайней мере, профсоюзная, у мальчика будут льготы и пенсия. И лишь когда Томми купил старый «Вольво», и по городку пошли слухи, что из него растет коммунист, Том-старший озаботился всерьез. С каждым вечером отцовская экзистенциальная тревога росла — он слушал, как сын ночи напролет стучит по клавишам портативной «Оливетти»; и вот однажды вечером в среду он нажрался в зюзю в «Дорожках под звездами» и проболтался своим корешам по кегельбану.

— Под матрасом у мальца я нашел номер «Нью-Йоркера», — с трудом пробормотал он сквозь пары пяти кувшинов «Бадвайзера». — Надо признать: мой сын — педик.

Остальные члены «Радиаторной команды Билла по кеглям» сочувственно склонили головы и втайне возблагодарили Господа, что пуля попала в соседа по строю, а их сыновья по-прежнему надежно дрочат на движки «шевролетов» с цилиндрами малого диаметра и большие сиськи. Харли Бусински, которого недавно повысили до мелкого божества за то, что он выбил триста очков, обхватил Тома медвежьей лапой за плечи.

— Может, он просто немного попутал, — предположил он. — Пошли поговорим с пацаном.

Когда в комнату мальчика ворвалась пара ядрено-синих рубашек для кегельбана тройного размера с вышивкой, набитых парой собственно завсегдатаев кегельбана столь же тройного размера, к тому же на пивном ходу, Томми опрокинулся со стула.

— Привет, па, — произнес он с пола.

— Сын, нам надо поговорить.

Следующие полчаса два мужика гоняли Томми в хвост и в гриву отеческой версией допроса кнутом и пряником, изображая злого и доброго следователей — ну, или, допустим, Джо Маккарти и Санта-Клауса. В ходе допроса установили следующее: да, Томми действительно нравятся девчонки и машины. Нет, он не член коммунистической партии и никогда им не был. И да, он собирается делать писательскую карьеру, невзирая на свою нехватку связей с АФТ-КПП.[4]

Томми пытался ходатайствовать о карьере в беллетристике, но понял, что аргументы его бездоказательны (в немалой степени благодаря тому факту, что оба его допросчика были убеждены, будто «Отелло» — крик радости при встрече с женщиной). Его уже прошиб пот, и он было совсем смирился с поражением, но в отчаянии пульнул:

— А знаете, «Рэмбо» ведь тоже кто-то написал?

Томас Флад-старший и Харли Бусински с ужасом переглянулись. Откровение их поразило, потрясло и покоробило.

Томми гнул свое.

— И «Паттона» — кто-то же написал «Паттона».

Томми подождал. Мужики сидели бок о бок на его узкой кровати, покашливая и поерзывая, стараясь не встречаться с ним взглядами. Куда б ни посмотрели они, к стенам везде были прикноплены цитаты, написанные «Волшебным маркером»; повсюду лежали книги, ручки и пачки писчей бумаги; плакатами висели увеличенные фотографии писателей. В них вперялся Эрнест Хемингуэй, и блеск в глазах его как бы говорил: «Валили б рыбу ловить, ебилы».

Наконец Харли произнес:

— Ну, если хочешь быть писателем, тебе здесь нельзя.

— Прошу прощения? — осведомился Томми.

— Тебе надо жить в большом городе и голодать. Я Кафку от пюре не отличу, но прекрасно знаю: хочешь быть писателем — должен голодать. Ни шиша хорошего из тебя не выйдет, если не поголодаешь.

— Я даже не знаю, Харли, — вмешался Том-старший, не уверенный, что ему нравится перспективное отощание его и без того тощего сына.

— Кто в прошлую среду триста выбил, Том?

— Ты.

— И вот я говорю, что мальчишке надо ехать в город и там голодать.

Том Флад посмотрел на Томми так, словно его отпрыск стоял на крышке люка под виселицей.

— Сынок, ты уверен насчет писателя?

Томми кивнул.

— Может, тебе сэндвич сделать?

Если б не особо наглядный документальный телефильм о бомбе в Мировом торговом центре, Томми вообще-то поехал бы голодать в Нью-Йорк, но Том-старший не намеревался разрешать сыну «нарываться на шоблу террористов с полотенцами на бошках». И в Париже мог бы поголодать, если бы при беглом осмотре «Вольво» не обнаружилось, что машина не перенесет сырости перегона своим ходом. Так он оказался в Сан-Франциско, и хотя завтрак бы ему не помешал, цветы волновали его больше еды.

Томми подумал: «Надо просто посидеть здесь, посмотреть, кто их оставляет. Застать на месте преступления».

Но безработным он был уже больше недели, и среднезападная трудовая дисциплина вынудила его слезть с койки.