Изверги

Наташенька очень любила свою прекрасную фигурку вместе со смазливым личиком и обожала постоянно их обстоятельно наряжать как боготворимую куколку в разные шикарные и обязательно последнего — шика моды! — вещами. Она просто как сумасшедшая обожала всякие мелочи: шляпки, тапочки, сумочки, блузочки, трусики, туфельки и т. д., и т. п. до бесконечности. Причём скажу только для маленького примера: одних туфелек у неё было пар — так числом, оканчивающимся на — …цать… «Коробочка» — да и только! Это ещё не считая её искренней любви к вещам всякого рода дорогущим, которые купить-то можно было: либо с огромной переплатой в специализированном магазине типа «Берёзка», либо по величайшему её какому-то знакомству, но тоже, разумеется, с бешеной переплатой. К таковым относились: прежде всего, норковые шубки, соболиные шапки, моднючие меховые варежки… и опять и т. д., и т. п. Кроме того, хоть и выбор в ювелирных магазинах был огромен разнообразных изделий, а они же в конце концов — такие дорогие! — сами по себе всякие эти золотые украшения. И почему-то, которые по закону подлости невероятно часто и порой до жутчайшей обиды с необычайной лёгкостью ею терялись как… у Маши-растеряши!

Так вот после всего этого, когда он по всем своим возможностям влез уже в наижутчайшие долги. А отдавать, собственно говоря, было не только нечем, но и любимой женщине абсолютно можно сказать больной до всяких давно даже уже совершенно ненадобных вещей — требовались до истерик новые другие траты денег. Вот тут-то он запаниковал. Потому как его давно уставшие ждать возврата своих денег кредиторы (а долги, между прочим, незаметно для него почему-то выросли до неимоверных астрономической специфики размеров) явно опасаясь подвоха, те уже натравили на него самих, что ни на есть бандитов. А те! его просто-напросто ещё к тому же поставили на «счётчик» с неимоверно безжалостными процентами. Пока он разбирался со всеми этими проблемами, а при всём при этом ему ещё предстоял теперь квартирный обмен на меньшую жилплощадь. Тут-то вот как раз и случилось познакомиться с теми жуликами-риэлторами (о том, что те прохвосты он, разумеется, узнал уже потом, когда потерял всё) и тут всё закрутилось-завертелось… Наташенька поначалу просто как бы растерялась, немало приуныла, а потом как-то вдруг однажды неожиданно попрощалась — в слезах и угрызениях — с ним навсегда. То есть, в конце концов, вымолив развода неизвестным курсом вообще испарилась… Потом ходили, правда какие-то там слухи что она — якобы кто-то видел — садилась в очень дорогую иномарку типа «Мерседес», но и только.

Даже сейчас, понимая всю подлость с её стороны, она была дорога ему и, вспоминая её часто просящую наивно-невинную улыбку, его сжигала тоска даже сейчас, когда смерть за этими дубовыми воротами уже ждала его. Всё равно он желал бы сейчас хотя бы напоследок увидеть Наташеньку. Он посмотрел на стакан с водкой, который приготовил для себя давеча, потянулся за ним… но тут вдруг загремел замок… грохнул, упав засов… и в помещение вошёл здоровенный красивый (как ему тогда показалось) с атлетической фигурой молодой человек. Геннадий Николаевич всколыхнувшись, встал как бы в ожидании чего-то страшного и немного растерялся, спрятав по-детски почему-то руки за спину, смотрел теперь затаив дыхание на мужчину. У него в этот момент вообще как бы пропала любая способность: думать, анализировать или хотя бы более менее осмысленно рассуждать в собственных мозгах. Ноль — абсолютный ноль!

Даже двигаться телом, как бы шевельнуться и переместиться им, теперь почему-то не мог как парализованный. И только страх потихонечку вероломно подкрадывался, даже уже не подкрадывался, а мерзостно неприятно щекоча плоть сначала где-то в ступнях. Но затем, поднимаясь жгучими мурашками постепенно — пробежав холодком по коленям — всё выше и выше обретая уже леденящую остроту, наконец, пробрался через шею туда в мозг, где и начал свой титанический разрушающий труд.

Геннадий Николаевич вспотел, но внешне совершенно не выказал своего страха. Он почему-то теперь смотрел на мужчину во все глаза, пытаясь как бы понять к чему этот визит.

— Здравствуйте! Это, вы, тот дедуля, который хочет сразу много заработать денег? — вдруг спросил мужчина, нагло и открыто разглядывая его сквозь едкую улыбку как некую вещь, выставленную на продажу. Геннадий Николаевич упорно молчал. Не потому что боялся. Со страхом он наоборот постепенно как раз начинал справляться. А ему просто как нарочно, как бы даже назло не хотелось лишний раз говорить, ибо чувствовал, что слегка мелко дрожащая невольно челюсть, если он её откроет, однозначно не даст ему достойно вести беседу. Поэтому он молчал.

— Дедушка, а как вас хоть звать-величать-то? — вроде как, удовлетворившись предлагаемым товаром, снова пробасил пришелец.

— Геннадий Николаевич. (Сквозь зубы процедил он)