Изверги

Да! может быть любая другая женщина и посчитала бы даже за честь оказаться сейчас здесь в интимной близости с этим молодым целеустремлённым и блистательным мужчиной! Но Татьяна Ивановна почему-то именно сейчас вспомнила о своих детях и о своём супруге; ей необычайно внезапно как-то стало жутко стыдно и паршиво на душе…

— Простите меня, Кирилл Антонович, но мне всё-таки надо домой. Я как раз вспомнила. Не могли бы вы меня подвезти на своей машине к моему «Опелю».

Наверно с минуту Кирилл Антонович смотрел на Татьяну Ивановну, совершенно ничего не понимая. Как будто она только что проговорила всё это на другом совершенно незнакомом ему языке — да что там! — казалось, если бы она сейчас, в самом деле, ему что-нибудь сказала на чисто китайском языке — он бы и то меньше удивился. А тут?

— Ты что мля, дура?! — чего только и смог, наконец, выдавить он из себя. Поэт в нём угасал на глазах, и взамен появлялось что-то новое: холодное и страшное… На его побагровевшем лице вдруг чётко выразилась ненависть обнажённое презрение и какая-то излишняя — настырная! — лезущая на показ надменность явно не предвещающая ей ничего хорошего.

— В общем, слушай меня сейчас внимательно — я сейчас выйду… покурить, а когда приду, ты уже раздетая должна будешь меня здесь в этой постельке ждать. Наведи лоск, плюмаж, вон там вон ванна… и всё остальное там тоже есть… — и он неторопливо с выражением на лице, будто оплёванный вышел. Татьяна осталась одна; мало того что она находилась в шоке от быстрой такой перемены в своём отношении к ней Кирилла Антоновича, ей никак не верилось в происходящее глядя в его честные благородные голубые глаза, а к тому же ещё в ней как бы тоже внезапно — как бы совсем-совсем к тому же — проснулось какое-то странное чувство. Видимо дремавшее в ней последние эти полгода. И вот на тебе! Так неожиданно оно: ядовито и нестерпимо больно вцепилось теперь, как острыми когтями где-то внутри её — в её же плоть, отчего у неё обильно полились слёзы. И совсем не от физической боли она сейчас страдала, а от боли — более страшной и мучительной — душевной. В этих слезах было всё: и какая-то обида и угрызения совести и даже жалость к себе. Ей вспомнились её деточки: такие милые, такие добрые нежные… Она даже как наяву сейчас увидела их прелестные, чистые и счастливые улыбки. Вспомнила, что не виделись они уже так давно, давненько просто даже не беседовали. Последнее время она даже не интересовалась их отметками в школе… И так ей стало тоскливо! — что она откровенно была готова сейчас рвать на себе волосы: за то, что была такой невнимательной ни к детям, ни к собственному мужу… Эх, какая она дура!..

Он зашёл голый, даже без плавок и его достоинство свободно вися, болталось из стороны в сторону (выглядя совершенно безобидно). Он был абсолютно уверен в том, что всё, что им было приказано ей — само собой уже выполнено и та покорно ждёт его уже голенькая в постели. Но каково было его изумление, когда он её обнаружил всё в том же одетом виде, как и оставил её давеча.

— Ты что, курица, поиздеваться надо мной решила?! — еле сдерживаясь от эмоционального взрыва, прошипел он, глядя предельно ненавистно ей прямо в глаза. Казалось, сейчас он подойдёт к ней и медленно, очень медленно задушит её, наслаждаясь её смертью… Она бесстрашно и бесстрастно встретила его взгляд и выдержала его до конца, но потом… что-то мелькнуло у неё в голове. Что-то как бы щёлкнуло: что-то недоброе, может быть, даже необдуманное и поспешное — весьма опрометчивое! Но она, к сожалению, уже не могла остановить себя. И вот как бы весь накопившийся ужас в её сердце — негодование… Сейчас просто всё это выплеснулось из её души в какой-то, может быть даже весьма глупой форме необдуманного поступка. Может быть, в какой-нибудь другой ситуации она бы никогда не поступила бы так. Но она тоже, как бы уже мстя ему за своё унижение. Показывая пальцем на его предмет гордости (не то чтобы он там какой-то был особенный, нет, абсолютно такой же, как и у всех обычной формы и размера — нормальный) и яростно хохоча — аж захлёбываясь смехом, проговорила как бы несколько удивлённо. А скорее всего у неё была просто истерика:

— И что? Вот этой вот… штучкой… ха-ха-ха!.. Ты хотел меня… ха-ха-ха!..

Она не закончила того чего хотела договорить. Охватившая его ярко обнаруженная ненависть вдруг перелилась в дикое несусветное буйство. Он теперь подсознательно где-то там — далеко в мозгах! Даже уже боялся убить её. Потому как не хватало ему ещё каких-нибудь неприятностей от этого действия. А карьеру свою и собственно говоря, саму жизнь ставить на карту он совершенно не собирался, а поэтому он едва всё-таки сдерживаясь, проорал:

— Уматывай отсюда, мразь! Быстро! Быстро, сука! Убью, млять! Ты у меня ещё пожалеешь… приползёшь, сука!.. Будешь умолять, тварь! — дать тебе его отсосать, падла!..

Татьяна Ивановна быстро даже ни о чём, не задумываясь, тотчас выскочила на улицу и бегом направилась в сторону города с туманной надеждой поймать в такое время ночи какую-нибудь попутную, да и собственно — любую машину…