Извещение в газете

К тому же коллега Юст на удивление хорошо представляет себе нашу работу, я бы даже сказал, способен делать ценные замечания. Он подробно меня расспрашивал и не просто хотел произвести на меня впечатление, таких людей я без церемоний выставляю за дверь, нет, у него я почувствовал истинный интерес. Он очень быстро, и тут я даже удивился, распознал наши слабые места, к примеру проблему с транспортом.

Когда он со мной прощался, я сказал, что, конечно же, должен был прежде всего обратиться к нему по поводу Марка Хюбнера. Он засмеялся и сказал: а я тоже мог бы давно заглянуть к вам сюда. Вот у нас опять получилась ничья. Вы удовлетворены, коллега Кеене? Юст — парень что надо, поверьте мне.

— Да, это я и сам знаю, — ответил я.

Фолькман улыбнулся, хотя до конца моих слов не понял.

Взяв меня за руку, он сказал:

— Пойдемте, я покажу вам цех. Кое-что у нас изменилось.

Он повел меня по своим владениям, показывая новые станки, говорил о новой технологии, называл цифры и проценты, рассказывал о сэкономленных часах и упрощенных операциях. Я узнал кое-кого из наших ребят, поздоровался с ними. Меня тоже узнавали и здоровались со мной. В этом цеху работало много бывших наших школьников, и я — тут я почувствовал удовлетворение — помнил почти все имена.

Распрощавшись у дверей цеха с Фолькманом, я зашагал к заводским воротам. Встреча с моими бывшими учениками укрепила во мне сознание важности нашей профессии. Да, мы кое-что значим, мы свою работу делаем хорошо, мы остались у них в памяти.

Подумал я и о том, расскажет ли мне Манфред Юст что-нибудь о своих выводах в связи с заявлением, о своем ученике Марке Хюбнере и о мастере Фолькмане.

Нет, в ближайшее время мы об этом не говорили.

Отношения с Юстом в школе наладились, дни шли, да и работать нужно было.

Карл Штребелов так и не сумел переварить эту историю, хотя справедливости ради должен сказать, что замечал это только я, иной раз по пустячной фразе, иной раз по обидному словечку, когда речь заходила о Манфреде Юсте. Карл Штребелов старался держать себя в руках. От Манфреда Юста он сознательно отгораживался, относился к нему с особой осторожностью, никогда не хвалил его, но и не ругал. А это как раз плохо. С разных точек зрения плохо.

Юст во многие наши дела внес интересные новшества. Это было очевидно. И никакого отклика со стороны директора.

Штребелов только со мной говорил о Юсте. Так случилось и в тот раз, когда пошли слухи, будто Юст ввел в классе новую систему оценок. Он будто заявил, что ему нужны «реальные отметки», а это означало одно — он не согласен с существующей у нас системой оценки знаний.

Штребелов обратился ко мне:

— Выясни, что там делается. Парень только сеет панику. Всем он недоволен, все хочет любой ценой перекроить.

— Это задание? — спросил я.

— Разумеется, — буркнул Штребелов.

Я вспомнил мнение Юста о средней оценке в восьмом «Б» прошлой осенью, когда он заглянул в классный журнал.

Без обиняков объявил я Юсту, какое получил задание и от кого, чтобы между нами была полная ясность.

— Так кто же у нас против реальных отметок? — поинтересовался он.

— Никто, — сказал я, — но разные люди понимают под этим, видимо, разное.

— Конечно, — согласился Юст, — вообще оценка знаний — самая сложная часть нашего дела.

— Так стоит ли ее еще больше усложнять?

— И вы, судя по всему, считаете, что этим я и занимаюсь?

— Я ничего не считаю. Я хотел бы знать, что вы собираетесь делать, и собираетесь ли вообще, ведь беспокоятся школьники и родители. Вот и все.

— Странно. Кто беспокоится?

— Ничего странного, дело именно так и обстоит.

Ну, подумал я, Юст не желает облегчить мне задачу. С его манерой держаться не так-то легко справиться.

— Ученики и родители беспокоятся оттого, что я хочу заранее поделиться с ними моими размышлениями об отметках и общей оценке успеваемости? — спросил он.

— Выскажитесь яснее. Что значит «заранее поделиться»?

— Заранее — значит заранее, и если иметь в виду учебный год, то это вполне поддается уточнению.

— Но может, вы все-таки потрудитесь высказаться конкретнее?

— Сразу же после зимних каникул я проанализирую оценки за полугодие и сделаю из этого выводы.

— О, это и впрямь заранее, что верно, то верно. Я бы даже сказал — очень уж заранее.

— Отчего же?

— Тем самым вы повлияете на оценки. А ведь многое еще можно поправить.

— Кеене, это на вас непохоже!

Я взглянул на него, на лице его написано было высокомерие, чего я терпеть не мог. Он закусил удила и способен был наговорить бог знает что. Зачем пустился я с ним в эти рассуждения? Зачем спорить с Юстом о деле, в котором мне прежде всего следовало разобраться самому? Даже задание Штребелова не требовало от меня поначалу ничего другого. И вот мы вернулись на исходные позиции, хотя сблизились в последнее время. Отчего? Не оттого ли, что я хоть и желал, чтобы Юст расшевелил нас, но, когда он сделал решительный шаг, испугался?