Известный Алексеев. Т. 6. Избранные стихотворения

на Земле ее не было

и в Солнечной системе тоже.

Куда ее занесло? —

    подумал я со страхом.

Вечером она появилась

как не в чем ни бывало.

Где была? – спрашиваю.

    Молчит.

Чего молчишь? – спрашиваю.

    Не отвечает.

Что случилось? – спрашиваю.

    Смеется.

Значит ничего не случилось.

Просто озорство.

Хвастун

Стоит мне захотеть, —

    говорю, —

и я увековечу ее красоту

в тысячах гранитных,

бронзовых

и мраморных статуй,

и навсегда останутся во вселенной

ее тонкие ноздри

и узенькая ложбинка

снизу между ноздрей —

    стоит мне только захотеть!

Экий бахвал! —

    говорят. —

Противно слушать!

Стоит мне захотеть, —

    говорю, —

и тысячелетия

будут каплями стекать

в ямки ее ключиц

и высыхать там,

не оставляя никакого следа, —

    стоит мне лишь захотеть!

Ну и хвастун! —

    говорят. —

Таких мало!

Тогда я подхожу к ней,

целую ее в висок,

и ее волосы

начинают светиться

мягким голубоватым светом.

Глядят

и глазам своим не верят.

Накатило

Накатило,

обдало,

ударило,

захлестнуло,

перевернуло вверх тормашками,

завертело,

швырнуло в сторону,

прокатилось над головой

и умчалось.

Стою,

отряхиваюсь.

Доволен – страшно.

Редко накатывает.

Возвышенная жизнь

Живу возвышенно.

Возвышенные мысли

ко мне приходят.

Я их не гоню,

и мне они смертельно благодарны.

Живу возвышенно.

Возвышенные чувства

за мною бегают,

как преданные псы.

И лестно мне

иметь такую свиту.

Живу возвышенно,

но этого мне мало —

все выше поднимаюсь постепенно.

А мне кричат:

– Куда вы?

Эй, куда вы?

Живите ниже —

ведь опасна для здоровья

неосмотрительно возвышенная жизнь!

Я соглашаюсь:

– Разумеется, опасна, —

и, чуть помедлив,

продолжаю подниматься.

Факел

Вышел из трамвая —

    пахнет гарью.

Потрогал голову —

    так и есть:

    волосы на голове моей

    полыхают.

Так и шел по Садовой

    как факел.

Было светло и весело

    мне и прохожим.

Так и пришел к Лебяжьей канавке.

    Здесь и погас.

Загорюсь ли я снова?.

    Как знать.

Светлая поляна

Мой добрый август взял меня за локоть

и вывел из лесу на светлую поляну.

Там было утро,

там росла трава,

кузнечик стрекотал,

порхали бабочки,

синело небо

и белели облака.

    И мальчик лет шести или семи

    с сачком за бабочками бегал по поляне.

И я узнал себя,

узнал свои веснушки,

свои штанишки,

свой голубенький сачок.

    Но мальчик, к счастью,

    не узнал меня.

Он подошел ко мне

и вежливо спросил,

который час.

    И я ему ответил.

А он спросил тогда,

который нынче год.

    И я сказал ему,

    что нынче год счастливый.

А он спросил еще,

какая нынче эра.

    И я сказал ему,

    что эра нынче новая.

– На редкость любознательный ребенок! —

    сказал мне август

    и увел с поляны.

Там было сыро,

там цвели ромашки,

шмели гудели

и летала стрекоза.

    Там было утро,

    там остался мальчик

    в коротеньких вельветовых штанишках.

Коктейль

Если взять

    тень стрекозы,

    скользящую по воде,

а потом

    мраморную голову Персефоны

    с белыми слепыми глазами,

а потом

    спортивный автомобиль,

    мчащийся по проспекту

    с оглушительным воем,

а после

    концерт для клавесина и флейты

    сочиненный молодым композитором,

и, наконец,

    стакан холодного томатного сока

    и пару белых махровых гвоздик,

то получится довольно неплохой

и довольно крепкий коктейль.

Его можно сделать еще крепче,

если добавить

вечернюю прогулку по набережной,

когда на кораблях уже все спят

и только вахтенные,

зевая,

бродят по палубам.

Пожалуй,

его не испортил бы

и телефонный звонок среди ночи,

когда вы вскакиваете с постели,

хватаете трубку

и слышите только гудки.

Но это уже

на любителя.

Белая ночь на Карповке

На берегу

тишайшей речки Карповки

стою спокойно,

окруженный тишиной

заботливой и теплой белой ночи.

О воды Карповки,

мерцающие тускло!

О чайка,

полуночница, безумица,

заблудшая испуганная птица,

без передышки машущая крыльями

над водами мерцающими Карповки!

Гляжу спокойно

на мельканье птичьих крыльев,

гляжу спокойно

на негаснущий закат,

и сладко мне

в спокойствии полнейшем

стоять над узкой,

    мутной,

    сонной Карповкой,

а чайка беспокойная садится

неподалеку

на гранитный парапет.

Все успокоилось теперь

на берегах

медлительной донельзя

речки Карповки.

Без эпитетов

Стальной,

торжественный,

бессонный,

кудреватый…

    Я не люблю эпитетов,

    простите.

Прохладно-огненный,

монументально-хрупкий,

преступно-праведный,

коварно-простоватый…

    Я не люблю эпитетов —

    увольте.

Да славится святая нагота

стихов и женщин!

Вот она,

смотрите!

    вот шея,

    вот лопатки,

    вот живот,

    вот родинка на животе,

    и только.

И перед этим

все эпитеты бессильны.

Ведь ясно же,

что шея

    бесподобна,

лопатки

    сказочны,

живот

    неописуем,

а родинка

    похожа на изюминку.

Снег

Если запрокинуть голову

и смотреть снизу вверх

на медленно,

    медленно падающий

крупный снег,

то может показаться

бог знает что.

Но снег падает на глаза

и тут же тает.

И начинает казаться,

что ты плачешь,

тихо плачешь холодными слезами,

    безутешно,

    безутешно плачешь,

стоя под снегом,

трагически запрокинув голову.

И начинает казаться,

что ты глубоко,

    глубоко несчастен.

Для счастливых

это одно удовольствие.

Выдумщик

Придумаю себе врагов,

одарю их силой и храбростью,

брошу им вызов,

и мы сразимся.

    Битва будет жестокой,

    битва будет упорной,

    битва будет кровавой.

И когда враги меня одолеют,

я первым поздравлю их с победой.

    И я увижу врагов своих

    в сиянии славы

    и позавидую им.

Придумаю себе друзей,

наделю их умом и талантами,

приглашу их в гости,

и мы встретимся.