Извилистые тропы

Он сообщил спикеру палаты, что «территория английского королевства заселена далеко не полностью… но даже если бы королевство было полностью заселено, все равно было бы невозможно уступить и отдать права рыбной ловли фламандцам, что мы, как хорошо известно, делаем». (Это был выпад в адрес рыбаков континентальной Европы, которые истощали рыбные запасы Ла-Манша в ущерб улову наших собственных рыболовецких судов. А ведь это и по сей день яблоко раздора между нами!)

Единственным серьезным препятствием для объединения гражданств было то, что законы в двух королевствах были разные. «Что касается лично моего мнения, господин спикер, то я желаю, чтобы народ Шотландии подчинялся нашим законам, — заявил Фрэнсис, — ибо я считаю наши законы, пусть с некоторыми поправками, достойными того, чтобы им подчинялся и весь остальной мир. Но сейчас я утверждаю… что по подлинному смыслу правил престолонаследия сначала должно произойти объединение подданств жителей и уже потом унификация законов… Ибо такое объединение подданств снимает с человека клеймо иностранца, а союз законов сделает их совершенно такими, как мы».

Возможно, один из самых убедительных и наиболее красноречиво изложенных доводов в пользу единого гражданства был продиктован опасением, что, если оба королевства объединятся без этой дополнительной гарантии, то в случае распада союза, а такое не раз случалось в истории, народы разделятся или начнут бунтовать. Фрэнсис привел в качестве примера Древний Рим, Спарту, из более поздних времен — Арагон в Испании, Флоренцию и Пизу, Османскую империю. «Не хотелось бы мне оказаться пророком, — продолжал он, — но я убежден, что если мы не проведем объединение подданств, пусть даже не во время правления его величества, которому так дороги оба народа, а при монархах, которые взойдут на трон после него, то над нашими королевствами будет висеть постоянная угроза раздела и вражды».

Еще более насущной задачей он считал гарантии безопасности страны. «Что касается безопасности, уместно вспомнить замечательно точные слова Тита Квинтия по поводу Пелопоннеса, когда он сравнил государство с черепахой, которая неуязвима, если полностью спрячется в своем панцире. Но стоит ей выпустить наружу хотя бы кончик лапы, и она погибла».

В заключение Фрэнсис произнес: «Я выполнил свой долг. Решение будете принимать вы. Да направит вас Господь на благой путь».

Возможно, именно об этой речи, а также о других, произнесенных Фрэнсисом позднее, думал его друг и современник драматург Бен Джонсон, когда писал о Бэконе впоследствии: «Я не знаю другого человека, который умел бы говорить столь же ясно, горячо и убедительно, никогда в его речах никто бы не нашел ни одного ненужного, пустого слова. Каждая фраза была продумана и отточена до совершенства. Его слушали затаив дыхание, не в силах оторвать от него взгляд; упустить хоть одно слово было бы потерей. Он повелевал теми, перед кем выступал, в его воле было вызвать в нас гнев или радость. Никто другой не обладал такой властью над чувствами людей. Все, кто когда-либо его слушал, боялись лишь одного — что он умолкнет».

Обсуждения продолжались весь февраль и март, дело направлялось то судьям верхней палаты, то возвращалось от них обратно в нижнюю, и проблема объединения подданств увязла, выражаясь современным языком, в спорах о том, как увязать ее с существующими законами, и о том, должны ли шотландцы, рожденные после коронации Якова, быть уравнены в правах с англичанами или следует делать различие между теми, кто родился после коронации, и теми, кто родился до нее.

Перед пасхальными каникулами его величество лично обратился к парламенту, выразив вполне естественную надежду, что преданная своему королю палата общин примет закон об объединении подданств и что в положенный срок союз двух королевств будет заключен. Его ожидало разочарование. Оба вопроса были отложены на неопределенное время. Единственный согласованный обеими палатами билль, касающийся объединения подданств, который гарантировал дальнейшие слушания, был связан с отменой законов двух королевств, которые противоречили друг другу, да и тот был принят лишь 30 июня. Что же до закона об объединении двух королевств, то дожить до его принятия не было суждено ни его величеству королю Якову I, ни его ученому советнику Фрэнсису Бэкону, который так красноречиво доказывал его необходимость. Как и преданным своему королю членам палаты общин. Пройдет больше ста лет, прежде чем Англия и Шотландия станут официально единым королевством.

Возможно, Фрэнсис не достиг своей цели, но его рвение наконец-то произвело впечатление на государя. Двадцать пятого июня, перед самым закрытием сессии, он стал генеральным стряпчим, получив место, которого дожидался тринадцать лет. Наконец-то его повысили — и должность эта, кроме повышения, давала тысячу фунтов в год. Фрэнсис вступил на извилистую тропу, которая ведет к вершинам власти.

6