Стрелок удивлялся, как человек, чье сознание стало теперь временным вместилищем для его ка, может быть таким глупым. Частично, конечно, из-за зелья, которое он принимает… аналог бес-травы в этом мире. Но только частично. Он не такой рыхлый и ненаблюдательный, как другие, но со временем он вполне может стать таким.
И если в мире, исполненном света, люди становятся такими рохлями, Роланд, наверное, предпочел бы тьму. «Так было, пока мир не сдвинулся с места» говорят в его мире с опустошенной грустью… но, может быть, это — грусть без мысли, без размышлений.
Теперь воздушная карета ехала по какой-то длинной забетонированной дорожке, каких было много на поле. В основном он смотрел на женщин, но краем глаза стрелок все— таки усмотрел и другие воздушные дилижансы, катившиеся по другим дорожкам. Одни тяжело громыхали, катились медленно и неуклюже; другие мчались с невообразимой скоростью — похожие больше не на кареты, а на снаряды, выпущенные из револьвера или из пушки, — готовясь взлететь в небеса. положение Роланда было отчаянным, и так же отчаянно ему хотелось выступить вперед и повернуть эту голову, чтобы получше рассмотреть экипажи, взмывающие в небеса. Их сделали люди, но они были сказочными, неправдоподобными, как сказания о таинственных крылатых существах, которые, предположительно, жили когда-то в далеком (и, может быть, вымышленном) королевстве Гарлан… и даже неправдоподобнее, потому что эти летающие кареты сделаны человеческими руками.
Женщина, которая приносила ему бутер, расстегнула свой ремень (не прошло и минуты, как она его застегнула), встала и подошла к какой-то маленькой дверце.
Узник смотрел, но ничего не видел. Корт бы высек его для начала, о потом размазал бы по ближайшей стенке. сознание стрелка было полностью занято извлечением сумки из-под сидения и куртки из ящика наверху… и предстоящим ритуалом, испытанием, видимо, не из легких.
Узник не видел ничего; стрелок видел все.