Извне

«Скарабей» выбрался задним ходом из своего временного убежища, и снова устремил заостренный нос на запад, лавируя меж деревьев и оврагов — вверх-вниз, вправо-влево… Дервиш раскурил очередную сигару: очевидно часть полученного от Бориса аванса он потратил именно на роскошное привозное курево, и включил на малые обороты потолочный вентилятор.

— Не люблю железные коробки, — неожиданно признался он. — Хотя в молодости наездился на них до охренения. Тогда, как ни странно — любил. Теперь нет.

— А вы зверья не боитесь? — спросил его Борис. — Тут же наверняка всякой гадости хватает. Да еще и ночью, да без охранных систем?

— Серьезных хищников, от которых трудно отбиться, здесь почти нет. В реках водится гигантский инсектоид, но его приближение прозевать довольно трудно. Да и вообще, на людей — то есть на биомассу совершенно чуждую генетически, хищники нападают нечасто. Здесь, по крайней мере. Я слышал, есть планеты, где эндемики нам гораздо ближе, и там вот как раз может быть опасно. Но на Норри… нет… с другой стороны это и не очень хорошо.

— Почему?

— Да потому что далеко не всякую зверушку можно подать на ужин. Я-то хорошо знаю, кто тут съедобен, а кто нет, а вот другие… вообще, больше стоит бояться болезней. Уни-штамм помогает, увы, не во всех случаях. Чужая зараза иногда настолько прожорлива, что стремиться схарчить даже такое чужое для нее образование, как хомо сапиенс.

— Мне приходилось слышать об эпидемиях в колониях, — согласился Борис.

— Эпидемии купируют, — почему-то вздохнул Дервиш. — Целые институты прилетают в полном составе… большая часть заболевших все равно выживает. А одиночке помочь некому. Да что об этом говорить… ерунда, не берите в голову. В основном эти проблемы были решены еще первым поколением колонистов, тем более что на них работала добрая половина земной медицины.

— Знаете, после почти десятка лет службы в колониях меня страшно тянуло домой на Землю, — признался Козак. — Зато потом, когда я уже окончательно вернулся и пересел на кабинетную службу, адаптация была просто невыносимо болезненной. Где-то через полгода, наверное… да, не раньше, но именно так — я вдруг почувствовал, что больше не могу находиться посреди чудовищного муравейника, где несколько миллионов людей топчут крохотный клочок морского берега, то и дело натыкаясь друг на друга. Бесконечное раздражение, ощущение чужой усталости, я просто с ума сходил.

— Ну, и? — покосился проводник.

— Потом все вернулось на круги своя. Я как бы перестал ощущать людей вокруг меня — я видел их, но не фиксировался, как сразу после возвращения.

— Надо было улетать ко всем чертям, да и вся недолга. Я вот много думал о том, какой кошмар ждал бы всех нас, если б не тиуи. Давно, еще в институте, потом на службе… я пришел к выводу, что в какой-то момент развитие человечества пошло по принципиально неправильному пути. К тому моменту, когда мы смогли выйти в большой космос, Земля, как мне кажется, уже готова была взорваться под грузом принципиально нерешаемых проблем. Перенаселение, в первую очередь… да и взорвалась бы. Однако вот повезло! Но подумайте, ведь по сути, мы могли создать пусть не волновой ускоритель, но хотя бы обычный гиперреактивник где-то лет через сто после первой орбитальной ракеты.

— Могли бы, — вздохнул Козак. — Но — ресурсы!

— Вот именно. Ресурсы тратились на что угодно, только не на спасение. А ведь многие тогда уже, в XXI-м веке, твердили, что только движение в космос способно придать реальный смысл нашему бредовому существованию.

— Уже второй раз на этой планете я встречаю человека, так скептически оценивающего наши перспективы, — рассмеялся Борис.

— Не скептически, а просто трезво… проклятье! Я все-таки думал, что пронесет!..

Дервиш резко остановил машину и, сдвинув крышку люка, встал ногами на сиденье. Борис, не имея возможности последовать его примеру — на люке стрелка был заклинен замок, — приник к рамке стеклоблока, но увидел лишь пологий берег какого-то водоема, местами поросший кустарником с удлиненными треугольными листьями.

— Так, здесь мы явно не пройдем, — проводник вернулся на свое место и развернул вездеход. — Придется давать крюка километров в двадцать.

— Все-таки залило? — тупо спросил Козак, мучительно прикидывая, на сколько теперь затянется дорога.

— Да. Там сейчас топко, может засосать, и останемся мы на своих двоих. Рисковать мне сейчас не хочется. Лучше опоздать на несколько часов, чем на трое суток.

Уже привычная качка стала слабеть. Глядя в свое окошко, Козак видел, что «Скарабей» идет по относительно ровной местности, среди редких невысоких деревьев. Примерно через полчаса Дервиш взял левее, и вскоре вездеход осторожно сполз в неожиданно желтую низину — на песках мох не рос, изменились и деревья: вместо голубоватых гигантов на глаза то и дело попадались кривые красные стволы, увенчанные поверху небольшим шаром коричневой листвы.

— Скоро будет поворот реки, — не отрываясь от своего стеклоблока, сообщил Дервиш, — там мелко, мы пройдем при любых раскладах… и, главное, дно каменистое.