Извращенная Преданность (ЛП)

Это было болезненное очарование, которое я не могла ни отрицать, ни подавить. Мафия всегда была чем-то из фильмов, чем-то таинственным для меня. Я знала, что это реальная жизнь, а не голливудский фильм с хорошим концом. Гангстеры в реальной жизни не были непонятыми антигероями. Это были плохие парни, с которыми не хотелось встречаться.

Плохой. Это был такой трудный термин. Что было плохого? Я пыталась думать. Это было то, в чем у меня было много практики.

Я крутилась и вертелась, потом наконец села на матрас и потянулась в темноте за рюкзаком.

Я сунула руку внутрь и нащупала нож. Я достала его, затем нажала кнопку, которая заставила лезвие выстрелить с мягким щелчком. Сталь клинка поблескивала в тусклом лунном свете, струившемся сквозь запыленные окна. Я никогда не использовала его, что не правда. Однажды я направила его на кого-то. Тот самый парень, у которого я его украла. Он был одним из клиентов моей матери. Хуже некуда. Из тех, кто любит бить и оскорблять женщин вроде моей матери, из тех, кто любит заставлять их чувствовать себя еще большим дерьмом, чем они уже чувствовали. Который любил торговаться по цене после того, как дело было сделано, и часто платил почти ничего. Если бы моя мать не была в отчаянии, она, вероятно, не получила бы его больше одного раза, не после того, как он едва заплатил ей за сосание его отвратительного члена и другие отвратительные вещи.

Я была заперта в своей комнате, когда услышала их спор, и, несмотря на предупреждения моей матери держать мою комнату запертой все время, когда у нее были клиенты, борьба вытянула меня.

Я нашла его брюки на диване. И я решила проверить их на деньги. Вместо этого я нашла нож. Я спрятала его за спиной, когда они с мамой вылетели из ее спальни. Мать была полуобнажена, на нем тоже были только носки и трусы.

— Ты не стоишь и тридцати баксов.

— Ты мудак, я позволила тебе кончить мне в рот без презерватива.

— Как будто твой грязный рот чего-то стоит.

Заметив меня, он остановился. Болезненная усмешка искривила его губы.

— За нее я бы заплатил тридцать.

Мне тогда было пятнадцать.

Он сделал шаг в мою сторону. Мать перевела взгляд с меня на него. Они были туманными и расплывчатыми. Ей нужен Кристал.

Я дернула нож вперед и выпустила лезвие.

— Эта маленькая засранка украла мой нож, — прорычал он.

— Не двигайся. Или я заколю тебя.

Я хотела, и, вероятно, сделала бы это без угрызений совести, если бы моя мать не начала колотить его кулаками, крича.

— Убирайся! Убирайся, больной ублюдок! Проваливай!

Он ушел без штанов, бормоча проклятия, оставив нас с шестьюдесятью долларами и ножом.

Я поводила ножом из стороны в сторону, рассматривая его в лунном свете. Я знала, что смогу использовать его в случае необходимости. Я не была так невинна, как, возможно, думал Фабиано. Я знала, что есть люди, которые заслуживают смерти. Я засунула лезвие обратно, затем сунула его под подушку.

Фабиано манил меня к той стороне, которая мне не нравилась, стороне, которая процветала в суровые годы взросления со шлюхой в качестве матери и игроманом в качестве отца. Возможно, именно поэтому близость Фабиано пугала меня.

Возможно, я боялась, что он раскроет мои темные стороны. Я дочь моих родителей, и они оба не были хорошими людьми. Я всегда старалась быть в два раза лучше, чтобы не заподозрить худшее в людях. Я научилась улыбаться, даже когда это было трудно.

Я не была уверена, к чему это приведет между мной и Фабиано. Но борьба с этим стоила слишком много энергии и места в голове, которые мне нужны, если я хочу построить новую жизнь. Если я сосредоточусь на этой работе и возможно, найду новую работу, то через пару месяцев уеду из Вегаса. Тогда Фабиано останется в прошлом.



Кто-то постучал в дверь. Я рассеянно огляделась . Солнце стояло низко в небе. Дверь распахнулась, и в комнату ввалился папа. Я сонно села.

— Что случилось? Который час?