Изысканный труп

Тран все терпел. У него не было выбора, ведь Люк был на сорок фунтов тяжелее, он молчал, лишь в глазах сверкала обида. Он начал искать отговорки, чтобы видеться реже. Люк испытал горькую радость, когда понял, что Тран боится его. Он чувствовал отвращение к самому себе и в то же время — гордость. Вскоре Тран вышел из игры. Поток бесконечных звонков в любое время суток, толстая стопка сотни раз перечеркнутых писем, и все. Тишина — столь долгое время.

Сил думать не оставалось. Люк выполз из дыры на странице, упав на костлявые колени и ушибленные локти. Наконец он вытащил свой лихорадочный разум. Почти ночь. Он писал весь день, не спал тридцать шесть часов. Иногда Люку казалось, что героин — единственная вещь, позволяющая ему заснуть.

На улице открывал усталый глаз Эрлайн-хайвей, пытаясь отделаться от похмелья вчерашней ночи. Люк слышал, как гудят, прибавляя газу, моторы, нытье неона, иногда приглушенный грохот далекого фейерверка. Он чувствовал буйную деятельность в комнатах вокруг него, что-то происходило на веранде. Дешевый секс и деловые сделки всех сортов. Там был джанк, чистый и милосердный.

Люк не мог более оставаться в своем номере. Он накинул на плечи куртку, надел сапоги, вышел и сел в машину с поднятыми стеклами и встроенным магнитофоном, из которого громыхал последний альбом «Баухауса» «Сгорая изнутри». Питер Мерфи исполнял только половину песен, потому что, согласно официальной версии, он находился в больнице, оправлялся после воспаления легких. Ходил слух, что симптомы его пневмонии больно уж походят на те признаки, когда человек пытается соскочить с героина. Истощенный, андрогинный певец как-то похвастал о предсказании некоего ясновидящего, что он умрет от СПИДа в Париже; теперь у него был ребенок.

Насколько понимал Люк, Мерфи был бы просто счастлив поменяться с ним местами. Ну что, самец,— сказал бы он ему, расстегивая ширинку, — отсоси мне и можешь покупать билет в Париж.

Он свернулся калачиком на одноместном сиденье и обхватил руками колени. Кожаная куртка скрипнула тихо, знакомо, как дыхание любовника. Она была велика и напоминала ему, что такое быть сильным.

9

Я стоял и смотрел на грязную темную поверхность реки Миссисипи. Гладь воды стягивала радужная пленка нефти. Она горбилась, вздымалась и перекатывалась, словно перистальтика, длинная коричневая кишка, работающая непрестанно. Я был рядом со сфинктером, чем и объяснялся особый запах.

В ночи вверх по течению медленно двигалась вереница барж, их силуэты вычерчивались на фоне противоположного берега, заваленного некоей блестящей черной массой. Я представил, как они врезаются в усыпанный огнями мост, по которому катят машины, как высокие серебряные мачты гнутся и рассекают бетон, дорога крошится, падая в воду, опрокидываются легковушки и грузовики и крошечные поврежденные тела. К сожалению, у меня нет власти над баржами.

Эта река совсем не похожа на Темзу — холодную серую вену, что вьется через холодный серый город, — на берегах которой я провел большую часть жизни, в которую я слил через канализацию немало прочно завязанных, слегка испачканных пакетов. По сравнению со здешним мутным, пенистым потоком Темза просто стерильна.

Интересно, что происходит с трупом в Миссисипи. Скорей всего, если к нему привязать пустую пластиковую бутылку, он останется на плаву, а через пару недель его можно будет выловить на том же месте. Судя по количеству проплывавших мимо бутылок, разноцветных неудобоваримых отбросов, не один я такой любопытный.

Как только я зашел на борт самолета в Лондоне и почувствовал себя в безопасности, поднявшись в воздух, тотчас бросился просматривать газеты, которые купил в неожиданном приступе голода к новостям, происходящем в мире, куда я возвратился. Если не считать меня, то в нем все столь же скучно и монотонно, как и раньше: скандалы в королевской семье, личная жизнь политиков — злобные выдумки нахально-невежественных журналистов, преподнесенные как неоспоримые факты и проглоченные праздным читателем. Одна из статей на первой странице была о похищении моего тела, сбоку надпись: БИЧ ГОМОСЕКСУАЛИЗМА В — БЕЗОПАСНОСТИ ЛИ ВАШИ ДЕТИ?

Я внимательно прочел эту безвкусную писанину и в отчаянии переметнулся на журналы, предоставляемые авиакомпанией. Рекламы, рассчитанные на корпоративных тунеядцев, призывали меня сделать монограмму на портфель, усовершенствовать пауэрбук, выгравировать на часах инициалы. Среди этих несносных предложений я наконец откопал статью по туризму. Она расхваливала жаркие пороки Нового Орлеана, джаз, яства и иные прелести. Мое внимание привлекла надпись под картинкой с кроваво-красным напитком в бокале на длинной ножке, который был украшен вишенкой, долькой апельсина и ярко-зеленой гофрированной гармошкой из бумаги. В Новом Орлеане больше четырех тысяч баров и ночных клубов…

В Лондоне в два раза меньше. Но, конечно же, американский город несравним по размерам с нашей столицей…