Japan: Land of the Rising Sun

Тетушка стала весело рассказывать о своей службе. Когда она написала в анкете, что ей тридцать пять лет, американский офицер ей не поверил.

— И сколько же он тебе дал?

— Лет двадцать. Я надела самое дорогое платье, чтобы получше выглядеть. Сшила его перед замужеством. Я в нем такая молодая.

Мать рассмеялась. В этот вечер у них было весело, — тетушка всех рассмешила.

Тетушка осталась ночевать. Похоже было, что она нарочно рассказала Сиро о своей молодости и о молодости его матери.

— Твоей матери нравились горячие люди, вроде Хирацуки Райтё. Ну а я обожала таких, как Янагивара Бякурэн. Хирацука Райтё собиралась даже покончить с собой вместе с Моритой Сохэем в Сиобара. Бякурэн по сравнению с ней мудрая женщина. Бросила опостылевшего мужа и сбежала с молодым мужчиной. Я люблю ее танка. Ты знаешь ее танка?

Сиро покачал головой. Тетушка взяла у него карандаш и написала:

Как в день испытания Пред ликом святым, Стою пред огнем, Прижимая к груди Ненужные песни.

Тетушкины иероглифы текли плавно и казались Сиро нарядными. Неужели душа его матери похожа на эти стихи?

— Мама, ты когда поступила в институт? — спросил он.

— В конце двадцатых годов, — сказала мать.

— Дедушка был против. Мне пришлось заступаться за нее. Женский институт тогда только что открылся в Фукуока, — сказала бабушка.

— Я тоже поехала учиться в Токио, чтобы не отстать от твоей мамы, — сказала тетушка. — Мне повезло: я учила там английский язык. Вот он и пригодился. — Тетушка снова всех насмешила.

С дядей Хиросэ, который иногда навещал их, Сиро не мог теперь чувствовать себя по-прежнему просто. Дядя всегда что-нибудь приносил, и бабушка просила его не спешить, но он уходил рано. Мать не радовалась его приходу так же горячо, как первое время, когда он появился у них после войны, однако Сиро догадывался, что она где-то встречается с дядей. Она всегда провожала дядю. И иногда долго не возвращалась. Тогда бабушка сидела, задумавшись.

Однажды в разгар лета Сиро читал книгу, лежа на татами в одних трусах. Мать была на службе. Бабушка куда-то отлучилась.

У входа послышался незнакомый голос. Сиро поспешно натянул рубашку и брюки. На пороге стояла молодая женщина в платье. Она держала за руку мальчика лет пяти. Она, наверно, долго несла его на руках, потому что была вся в поту. Платье на груди прилипло к телу, отчетливо вырисовывались соски молодых грудей.

— Вы Охара Сиро-сан? — спросила женщина.

Сиро кивнул.

— Есть кто-нибудь дома?

Сиро покачал головой. Женщина заглянула в комнату.

— А мать где?

— На работе.

— Скажи мне адрес и название фирмы.

Сиро медлил. Он не знал, как ему поступить. Но женщина не спускала с него глаз. Сиро взглянул на туго обтянутые платьем груди женщины и тут же отвел глаза. Ей было, видимо, все равно, в каком она виде.

Ребенок заплакал. Мать сильно шлепнула его ладонью по голове.

— Перестань!

— Хочу пить! — хныкал он.

Она достала флягу из свисавшей с плеча сумки.

— Пить хочу!

— Выйдем на улицу, дам, — сказала она и снова обратилась к Сиро. — Так ты скажешь адрес? — Она уставилась на Сиро. — Твоя мать хочет отнять у меня мужа. Мне надо с ней поговорить.

Женщина раздраженно переступала с ноги на ногу. Сиро молча написал название фирмы и адрес. И подумал:

«— Хоть бы они провалились, эти взрослые, с их делами!»

Когда женщина ушла, Сиро уже не мог больше читать. Она была моложе матери, но на сколько Сиро не понял. Подумал только, что у нее очень смуглое лицо и что она, верно, выросла в деревне.

Немного погодя Сиро уже раскаивался: зря он назвал адрес. Не потому, что ему было жаль матери, а потому, что тем самым он невольно втягивался в жизнь взрослых.

Он надел брюки, которые скинул было из-за жары. К матери он ехать не собирался, однако решил, что дядя обо всем знать, пожалуй, должен. Напротив их дома раскинулся большой городской парк, там теперь была площадка для игры в гольф и дугообразные казармы американской армии, но вдоль дома и дальше росли низкие сосны и лежал песок, в котором тонули гэта. Сиро пошел наискось по песку.

Он вспомнил, как в детстве мылся в ванне вместе с матерью. После ее второго замужества такого не случалось, значит, это было, пожалуй, в то время, когда он учился в первом классе начальной школы или раньше. Тогда на груди матери он заметил смуглое родимое пятно, которое расширялось книзу, словно гора Фудзи. Оно не казалось неприятным, наоборот, напоминало маленькую гравюру. Сиро коснулся пальцем родимого пятна, но мать сказала: «Перестань! Щекотно!» Тогда ему стало еще интересней, и он не убрал руки. Вдруг мать обняла его, и лицо его оказалось зажатым между ее грудей. Мать крепко прижимала его к себе. Он задохнулся и стал вырываться, когда вырвался, увидел, что мать глядит на него как ни в чем не бывало. А он вместе с болью в кончике носа почувствовал где-то в глубине тела приятное ощущение.

Перед глазами встали груди молодой дядиной жены. Воспоминания сплелись, и это не было ему противно, но и не радовало его. Потом он вспомнил стихотворение, которое написала ему тетушка, и подумал, как прекрасны должны быть

чувства, сжигающие душу подобно огню.