Just got broken (СИ)

— Вот зачем ты это сделала? — послышался Маринетт немного рассерженный голос Адриана, но ответа Хлои она не услышала.

Потому что уже вылетела на улицу, крепко обхватив себя руками и опустив голову вниз.

Почти теряя равновесие от сильного ветра и частой мороси.

И проклиная себя за то, что собиралась ему рассказать.

Глупая. Глупая-глупая.

И она впервые была рада, что манеры Хлои — которых не было — прервали её на полуслове.

Зачем. Зачем собралась рассказывать строжайшую тайну Адриану?

Он же… Просто Адриан. Он бы не понял её.

Наверное.

С другой стороны…

Это больше не было её тайной.

Потому что ЛедиБаг она больше не была.

И от осознания того, что ей не с кем этим поделиться, что-то больно скребло в груди поломанными ногтями.

Одиночество.

Она была одинока, несмотря на то, что постоянно была окружена людьми.

Маринетт вошла в дом и, не обронив ни слова, тихо прошла к себе наверх, запирая дверь и укладываясь на кровать.

Дюпэн-Чэн была уверена, что кошмар, преследующий ее вот уже третьи сутки, повторится, но все равно закрыла глаза.

Потому что она знала: уж лучше выпасть из реальности, чем компостировать себе мозги от мыслей, касающихся внезапного исчезновения ЛжеБаг.

Маринетт понимала: Квами что-то задумала.

И три дня без происшествий в городе — затишье перед бурей.

Комнату сотряс раскат грома, отдаваясь вибрацией в грудной клетке.

Брюнетка резко открыла глаза, принимая сидячее положение и жадно начала хватать ртом воздух.

Бледная кожа её лица была усеяна россыпью бисеринок пота, часть из которых запуталась в волосах.

Маринетт резко вскочила на ноги, открывая дверь, чтобы спуститься вниз.

Она должна поговорить. С кем угодно.

Должна поговорить об этом, иначе мысли попросту сведут её с ума окончательно.

Хотя бы с мамой.

Она поймет.

Наверное.

Потому что постоянный кошмар, в котором она умирает на вышке Эйфелевой Башни, уже ударяет нокаутом четвертые сутки по и без того шатким нервам.

— Мам! — нервно позвала Маринетт, спускаясь вниз.

— Да, милая? Я на кухне.

Миссис Дюпэн-Чэн с расслабленным выражением лица переворачивала на сковородке очередной блин, напевая незамысловатый мотив.

— Мам, мне нужно тебе кое-что рассказать, — издалека начала Маринетт, присаживаясь за стол на кухне.

Женщина обернулась к дочери и поразилась изменениям, которые с ней произошли.

Впалые щеки, мешки под покрасневшими глазами. Дрожь во всем теле и испарина на лбу.

— Что случилась, родная? — обеспокоенно подошла она к дочери, выключив плиту. — Что-то с Альей? Она пришла в себя? На тебе лица нет.

Маринетт глубоко вдохнула, подбирая слова. Не выпаливать же всю правду о себе разом?

— Нет, — запнулась Маринетт. — Алья всё ещё в критическом состоянии. Ничего не изменилось…

Она помолчала, стараясь успокоиться.

Хотя выходило из рук вон плохо.

Одно дело рассказывать маме о небольших передрягах на уроках.

О противных выходках Хлои или других темах.

Но сейчас.

Боже, сейчас ей нужно рассказать сугубо личное. То, что она в одиночестве вынашивает в мыслях.

То, что её ломает.

— Ты же знаешь, что есть Спасительница Парижа, верно?

— Конечно. Чудесная ЛедиБаг, — попыталась улыбнуться она, но вышло плохо.

Состояние дочери её пугало до крайности.

Случай с Альей здорово её поломал, но миссис Дюпэн-Чэн и подумать не могла, что всё так обернется.

— Мам, — Маринетт сделала паузу, — ты никогда не думала, что она ближе, чем ты думаешь?

Женщина непонимающе нахмурила брови, а после чуть улыбнулась.

— Ну, конечно, — стараясь сохранить жизнерадостность в голосе, отозвалась она. — Всегда придет на помощь. Словно живет по соседству. Что ты имеешь в виду, милая?

Маринетт громко выдохнула, откидываясь на спинку стула.

Это оказалось тяжело говорить. Очень.

А если не поймет? Если не примет?

Так, к черту.

Начала — заканчивай.

Давай, Маринетт, не принимай близко к сердцу сказанные ЛжеБаг слова.

Ты не слабая.

Ты с этим справишься.

— Мам, ЛедиБаг — это я…

На кухне повисло молчание.

Только стук веток одинокого дерева по стеклу и едва слышное шипение оставленного на все ещё теплой сковороде блина нарушал её.

— И я… Я не смогла справиться с двойной жизнью. Я просто…

Маринетт продолжала говорить, изредка бросая взгляд на мать, но по идее исследуя каждый закуток кухни.

— … просто сломалась…

Она выдохнула, чувствуя, как похолодели руки, а ноги начала пробивать дрожь.

— На моих руках чуть не умерла Алья, — сглотнула она, — и я… Я попросила, чтобы это закончилось…

Миссис Дюпэн-Чэн почти не дышала, слушая дочь. Смотрела на неё так, словно перед ней сидел другой человек.

Боже.

Вот так горе и ломает людей.

Кто бы мог подумать, что однажды что-то подобное сломает её дочь.

— Мастер дал мне эликсир. И я выпила его, а он…

Маринетт слушала свой голос и не могла поверить в то, что говорит.

Абсурд.

Господи, это выглядело так абсурдно.

И она попросту начала про себя молиться, чтобы мама приняла всё это.

— … разделил меня на две личности, — она перевела дыхание. — И теперь Париж в страшной опасности, потому что ЛжеБаг — не тот Спаситель, которым была я. Она — воплощение тьмы, созданной не без помощи магии Бражника.