К-394 (ЛП)

Меня всегда забавляло, когда он злился, и я рассмеялась. Мой брат считал себя обязанным побеждать и мнил себя старше, хотя на самом деле мы были ровесниками. Нам обоим исполнилось восемь, и мы родились в один год. Более того, в один день. Порой люди считали нас двойняшками. Но мы ими не были. Мы даже внешне отличались. Я была голубоглазой блондинкой, а Джио — кареглазым брюнетом. Я сердилась, если папу спрашивали, двойняшки ли мы, потому что ему становилось неловко. Он не любил пояснять, что Джио родился утром, а я ночью. Также папочка не любил говорить, что мать не хотела меня, а мама Джио умерла, когда нам было по два года.

Серебристые двери открылись, и мы заскочили в кабину, перепрыгнув через порог. Чтобы брат больше не сердился, я позволила ему нажать цифру «десять», и вместе мы наблюдали, как закрывались двери. Лифт стремительно полетел вверх, и как только остановился на нужном этаже, я выскочила из кабины, крича через плечо:

— Кто последний добежит до папиного офиса, тот неделю отказывается от десерта!

— Лепесток… — папин голос прорвался сквозь марево, выдернув меня в реальность. Папочка перебирал пальцами мои волосы, как и последние два часа. Обычно его нежные поглаживания убаюкивали меня, но стулья в приемном отделении не предназначались для отдыха. Они были жесткими и узкими, с потертыми подлокотниками, мешавшими удобно сесть. Мне даже не удалось устроиться на одной из скамеек без спинки, положив голову к папе на колени. Несколько раз я проваливалась в сон, но не настолько крепко, чтобы действительно выпасть из реальности. Как бы то ни было, я все равно слишком волновалась за братьев, чтобы спать.

Посмотрев через плечо, я поймала взгляд выжидавшего отца, отметив, что его блестящие карие глаза поблекли, и мешки под ними говорили об истощении.

— Как ты себя чувствуешь? — тихо спросил он.

— Все хорошо. Куда больше я беспокоюсь за них, как и ты, — призналась я.

— Бывало и лучше, — нежная улыбка на его губах не отразилась в глазах.

— Знаю. У всех нас бывало. Как думаешь, скоро нам позволят их увидеть?

— Кто знает, — пожал папа плечами. — В последний раз, когда я спрашивал, врачи собирались перевести Алессио в палату, а Джио все еще был в операционной.

— Бога ради, — пробормотала я, уронив голову на руки.

Воспоминания обо мне и братьях на линии огня перед тем, как упал Джио, атаковали мой разум, разбивая сердце до мучительной боли. Из раза в раз я задавалась вопросом, что мы могли сделать иначе — что могла сделать иначе я — чтобы лучше защитить братьев. Оглядываясь назад, я пришла к выводу, что ничего. Нас превзошли численностью, ясно и просто. Какими бы меткими и быстрыми мы ни были, десять громил при любом раскладе пересиливали нашу четверку.

— Я никогда не должен был посылать туда тебя и твоих братьев, — практически беззвучно сказал папа рядом со мной.

Уловив в его голосе мучительный страх, я отняла руки от лица и подняла взгляд. Папа сидел, опершись локтями на колени и низко склонив голову в горе.

В раскаянии.

При виде его очевидного отчаяния у меня сдавило грудь и заболело сердце, ведь я знала, что вне зависимости от моих или чьих-либо еще слов, он вечно будет винить себя в цепи событий, приведших нас сюда, особенно если воплотится худший сценарий.

Что вполне могло произойти…

В то время как Алессио довольно быстро поправлялся, получив всего два огнестрельных ранения, Джио повезло куда меньше. Команда ЛеРу пустила в него много пуль, в частности шесть, и только три из них прошли навылет. Остальные три застряли в разных частях тела — две в груди, одна возле поясницы — и хоть прошли в считанных миллиметрах от внутренних органов, но все равно повредили нервы. Проблему усугубила серьезная кровопотеря, поэтому потребовалась срочная хирургия.

Ситуация была критической, окрашенной всеми оттенками ужаса, и невозможность увидеть Алессио или Джио забивала гвоздь в наш проклятый гроб.

Но я верила в своих братьев, особенно в Джио. Он всегда был бойцом, даже когда сам того не хотел.