К-9: За чертой мести

— Нет! — наконец нашел в себе силы произнести он, кашлем изгоняя из груди остатки клокочущего смеха. — Хаук, это самое распространенное заблуждение из всех! Черт возьми! Я поражаюсь созданной им репутации, вот уж точно — мастер показухи!

— Не понял, — хмуро отозвался высотник, невольно повторяясь.

— Из него отвратительный лидер, смирись! От этого человека временами тошнило весь отряд. Эгоистичный, гордый, глухой ко всему, с чем не согласен. Одного из наших еще до того, как отряд стал официальным, он вышвырнул просто за не вовремя сказанное слово! Никогда не сдерживал ни слов, ни силы. Гений, мать его! Согласных — прошу за мной. Несогласные — валите к черту, обойдусь без вас! На людях жесткая дисциплина: не спорить, не говорить без разрешения, не обращаться иначе, как Лидер, а подчиняться мгновенно и беспрекословно. Ха! А за куполом — еще хуже. Шаг в сторону, шаг против его слова — ты больше не в отряде. Доведет до города — и баста! Я терпеть его не мог. Всю жизнь, сколько знаю! А больше всего бесило, что он действительно гений. Не хочу знать, откуда у него это проклятое чутье, но того, чему центров учат большую часть времени, ему не пришлось даже объяснять. Мальчишка двенадцати лет оказался на голову выше своего мастера. В семнадцать — звание Командующего! А все выигранное время он убил на тренировки с оружием — оказался первым и тут! Но знаешь… — сама собой родившаяся искренняя ярость, почти ненависть в голосе Кастиэля вдруг погасла, и на губах появилась теплая улыбка: — Там, в Пустоши, если ошибешься — скорее всего, попрощаешься с жизнью. И в тот самый момент, когда осознаешь, что все, конец, перед тобой появляется спина. Узкая. Скорее гибкая, чем сильная… За всю свою жизнь я не знал места безопаснее, чем за спиной человека ростом метр пятьдесят девять.

Снова стало тихо. Командующий вылил себе остатки бутылки, но больше официантку звать не стал.

— Всю свою жизнь Джерри отдал нам, жил ради нас, готов был на все ради нас. Он не умеет жить для себя, Хаук. Не сможет. Ему нужен кто-то. А я им быть не могу. Ты же — хочешь.

— Значит, договорились, — только и ответил Хаук, забирая чужую стопку и опрокидывая в себя.

* * *

Глаза слиплись, будто их залили расплавленной резиной. Еще и горели, лишь усиливая это мерзкое чувство. Казалось, что тяжелая голова вот-вот провалится и сквозь жесткую тонкую подушку, и сквозь холодные плиты пола.

Горло царапало изнутри дикой жаждой. Желудок смерзся кирпичом, на любую попытку шевельнуться отзываясь тошнотой. Но подобные желе мышцы не подчинялись, оставляя лежать неподвижно и понемногу осознавать происходящее.

Было тихо.

С запоздалым прозрением Джей осознал, что все эти прекрасные ощущения — не что иное, как похмелье. Просто раньше он не позволял себе напиваться до такой степени — и весь букет последствий был куда слабее.

С другой стороны, невозможность толком пошевелиться без болезненного отклика в голову и сердце заставляла мысли плыть размереннее и лезть гораздо глубже.

Что же, его четко выверенный и продуманный за пять лет план провалился с треском. Подумать только. Кто мог предположить, что в идеальной Системе окажется подобная дыра? И этой «дырой» станет именно он.

Этот мир либо слишком любит человека по имени Джереми Расселл, либо ненавидит. И сам Джей склонялся ко второму.

Что теперь делать, он не знал. Не мог придумать ни одного стоящего варианта. От очевидных ходов вроде создания собственного отряда его воротило. Джей знал себя как никто, знал, что если найдутся те, кому он позволит идти за собой — он непременно будет за них в ответе. Как за детей. Потому что лидер на то и лидер: не может спасти, так обязан сдохнуть первым, выиграв хотя бы мгновение, подарив остальным хотя бы самый призрачный шанс…

Что-то внутри сжалось и рванулось наружу. Слезами. Рвотным спазмом. Стоном. Кажется, ему удалось рефлекторно повернуться набок, даже приподняться на мерзко дрожащей руке. Перед чудом открытыми глазами все плыло в непонятной дымке, в которой Джей с трудом распознал бьющий в лицо свет. Чьи-то руки подхватили, заставили сесть, плеснули ледяной водой.

Но в себя привел звон оплеухи.

— Очнись, твою мать! Не умеешь пить — не пей! Перед учеником не стыдно?!

Кастиэль. Напуган. Надо же…

Джей на автомате слизал стекшую вниз каплю, жадно проглотил. И горько улыбнулся, сдерживая очередной порыв отторгающего алкоголь желудка:

— Мне плохо, Кас.

Только речь совсем не о похмелье. И, кажется, старый друг и соперник знает это лучше самого Джея. Не ругается и не бьет, только смотрит со странным сожалением в глазах, от которого не становится обидно.

— Пошли.

Руки высотника сильные. Да и сам Кастиэль гораздо выше и шире в плечах — в детстве Джей ощущал себя рядом с ним почти игрушкой, но позже это постыдное чувство было разорвано в клочья самомнением и вечными драками. В драках Кастиэль никогда не был лучшим — только на скалах.