И еще очень важная мысль. Китай все еще остается нашим противником. Потенциальным, конечно. Так вот, необходимо эту потенцию уничтожить. Всех китайцев в России или уничтожить, или выслать в Китай. Лучше выслать. Это будет создавать напряженную обстановку в Китае. Закрыть границу полностью. Газопроводы, железные дороги, энергетические линии уничтожить. Все это свалить на коммунистов. Вдоль границы - широкую полосу минных заграждений. Теперь это НАША земля. А без энергии, леса, газа китайцы быстро пожрут друг друга.
Взгляд генерала упал на лежащую на столе папку. Ее забыл ошеломленный от свалившихся почестей Иуда. Генерал задумчиво произнес:
- Где-то я читал такой афоризм: «Сначала разберись с предателями, потом - разбирайся с врагами».
Четырехзвездатый еще раз посмотрел на папку Иуды, потом вопросительно на адъютанта. Адъютант, быстро связав воедино афоризм и папку, только спросил:
- Коммунисты?
- А кто же еще? Кстати, необходимо почистить Москву. Всех, кто сейчас беснуется на Красной площади, всех этих отморозков, всех бомжей – по законам военного времени. Вот и настал конец Всемирной истории. Началась Всеамериканская история.
И. МУРОМЦЕВ
СЛЕЗА. РЕБЁНКА?
Потихоньку провожу внутреннее расследование на тему «Как я провел лето у бабушки».
Спрашиваю:
- Плакал у бабушки-то?
- Нет!
Подумал, подумал:
- Только один раз.
- А чего плакал? По какому поводу?
Промолчал. Умело замял. Увёл тему. Умеет, шельмец. Ладно, найдём альтернативные источники информации. Позвонила бабка. Задаю тот же вопрос. Бабка подтвердила - один раз. А чего? Замялась. Тут уж я начал подозревать сговор с целью сокрытия достоверной информации. Пришлось применить давление и шантаж. Ну, а как? А ля гер ком а ля гер. Как вы нас, так и мы вас. Бабка раскололась и всех сдала. Ха!
Значит, дело как было? Бабка пошла на работу, а хрюндель остался с дедом. И вот сидят они на кухне и малый старому чего-то рассказывает.
Тут надо, что б было понятно, сказать вот что. У хрюнделя есть такая особенность, у него рот с тех пор, как он говорить научился, не закрывается. Он говорит всегда. Идет, стоит, сидит – говорит. Ест, какает, играет – говорит. Моется в душе – поёт. Много и часто говорит во сне. То есть ночью. При этом понять, говорит ли он именно во сне или проснулся, - нельзя. Речь всегда хорошая, связная. Однажды полночи рассказывал Муху-цокотуху. Выяснилось - спит. Когда спотыкался и забывал, начинал ворочаться и метаться. После подсказки успокаивался и шпарил эту муху дальше. Дурдом. Я же эту муху наизусть не помню! Так и сидел с книгой. Он значит спит и во сне читает. А я, значит, со спичками в глазах, с книгой в роли суфлёра.
При этом он никогда не забывает проверить наводящими вопросами, насколько внимательно его слушает собеседник. То есть кивать головой и думать про своё - не канает. Надо быть в теме. Как на совещании.
Помню, давно ещё, я выполнял функцию субботнего папы и мы просто шли с ним по городу. А он тогда говорил ещё не очень, слов знал мало, но зато очень любил слушать. И, учитывая мою неразговорчивость, он придумал простой садистский приём. К каждому последнему слову любой моей фразы добавлял «Чего?» И вытягивал следующую. Диалог при этом звучал примерно так. Два человека копаются под капотом девятки. Мы идём мимо.
- Папа, а они чего?
- Машину чинят.
- Чего чинят?
- Ну, наверное сломалась.
- Чего сломалась?
- Не знаю, сынок. Может, с двигателем что-то не так.
- Чего не так?
- Сынка, ну откуда ж мне знать? Я ведь не автослесарь.
- Чего не автослесарь?
Это уже начинало попахивать откровенным издевательством и вмешательством в личную жизнь. И я спросил.
- Слушай, ну что ты всё «чевокаешь», а?
Он замолчал. Я думал - обиделся. Нет. Он ответ просто формулировал, слов-то мало ещё. Через минуту сказал успокаивающе-снисходительно:
- Папа, ты не сердись. Я же просто разговариваю.
Не столько сами слова, сколько вот эта интонация меня тогда поразила. Типа «Держись, старик. Вот так и растут дети-то. А ты что хотел?» Мне было стыдно, правда. Что вообще-то нонсенс. Это два ему было? Ну, может чуть больше.
Ладно. И вот сидят они с дедом на кухне, один говорит, другой слушает. По-моему, он ему про Малыша и Карлсона рассказывал. Обе серии. Артистично, с энтузиазмом, и в ролях. А дед под это дело неожиданно возьми да и задреми. А проще говоря - уснул.
К спящим у хрюнделя отношение тоже такое, своеобразное. Щадящее. Один раз я его днём уложил и сам притопил на массу. И, видно, крепко. А этот проснулся, встал тихохонько и пошел на кухню пошариться в холодильнике на тему чего-нибудь съесть.
И вот я с ужасом просыпаюсь от того, что он стоит рядом и громким шепотом говорит.
- Папа, извини! Ты не мог бы мне во сне растишку открыть?
Я говорю испуганно, тоже почему-то театральным шепотом.
- Во сне??? Вряд ли, сынок!
Он тогда протягивает мне эту банку и шепчет.
- Тогда ты проснись, открой, и опять спи, пожалуйста!