К. Бубера. Критика житейской философии

Но позвольте продемонстрировать вам, хвостатые друзья мои, некий особый фокус, в коем собраны все магизмы и фантазмы, какие только видел мир. Хватаю, милостивые государи, себя за хвост, поворачиваю оный дважды и трижды — и, чудеснейшее превращение, — лоб мой мудрый и высокий лысеет, — серые окологлазники превращаются в очки, голос мой гнусит — и вот я рычу самым тихим образом. — Эстетики том первый и последний. Желал бы сгрызть эту дрянную прилипальную машинку, коей имя рифма — я очень, и очень и очень хорошо-с знаю всю ее насквозь (туда и сюда), вот поэтому-то я и желаю ее истребить. Вы увидите, о, вы увидите, как я разрежу ее на кусочки, к каждому приклею ярлычок — в этом музее, где на полочках в небесном порядке будут разложены «трехстопные на аю, ает и на ой», где будет существовать изумительная сверхумная система; где стенки будут забраны диаграммами накоплений того или иного краезвучия — посредине водружу я великую дыру — кругом я буду кататься с нестерпимым воем и воскликну: о, поистине эта ежеминутная дыра выше и слаще и милее всех штучек, что я — хитрейший из поджигателей! — собрал в монстротеке моей на радость зловонных и гулкотупых крыс! Я научу тебя, собачье семя, ненавидящее самого себя и только уныло притворяющееся, что ты веришь в свое «высокое призвание» — всему, чего ты хочешь. Ты запоешь таким дивным голосом, что скажут кругом: «Силы небесные, не ангелы ли это пришли на землю?» — Это ничего мне не будет стоить, ибо я хорошо буду знать, что именно суть ангелы в твоем псином представлении и от чего приходишь ты в телячий твой восторг. Вот тогда-то я и скажу тебе: «Апельсинчик! бросил бы ты крутить свои выкрутасы с перекрученной уже несчастной твоей осью!» — и с дыровым визгом хлопнет тебя залетный космический гастролер, а медь твоего лба осядет и грузно хлюпнет под его благородным ударом. Тогда бесстыдное, голое, мокренькое животное, ты станешь на четыре лапы и пойдешь копаться в собственном навозе, — ну, конечно, уж там-то ты обретешь жемчужину своего «высокого призвания»!

Еще один поворот серого хвоста. Будем же рассуждать здраво. Позволим себе эту роскошь хоть раз за всю жизнь. И вот что из сего… Тыква на плечах качается и ритмический ее визг приводит обладателя ее в тихую радость. Подумайте, как хорошо: тыква качается, дом мой еще не горит, землетрясение случилось не в моей стране, наводнения у нас бывают редко, город мой чист и мил, женщины в количестве, превышающем спрос — ах, как славно… Но здесь кончается довольное посапывание, грозен и мудр опять восстает кот Мур.

О, славный, о, великолепный кот! О, лучший! О, величайший котище! Трижды и четырежды лобзаю твои уши! Все! (Радостный визг и общие долго несмолкающие аплодисменты).

Бесплотные образы

I (Аншлаг)

Манифестация мечты
Да здравствует в стихах Буберы!..
Вскипайте, нежные мечты,
Как огнемолвные брустверы,
На хладные времян черты,
На эти лживые химеры.
С дымножелезной высоты
Я разгонюсь на призрак серый, —
Манифестация мечты
Векам объявлена Буберой!

II (Каминная)

Твое здоровье, милый друг,
Весны созданье, Мина!
Тебе — мечтательный досуг
И песня у камина,

Он был мудрец, он был богат

Дивительной судьбою,
Но и его манил агат,
Сиявший за трубою.

И даже, если ты была

Сентенцией поэта,
Все ж перед нами проплыла
Нездешняя комета, —

И все вселенские коты

В мечту поникнув знойно,
Твердят одно: — что только ты
Была бы их достойна.

III (Китайская)

Час подсолнечный горек и скучен
  Враг мой злейший, —
А я с полудня измучен
  Темноглазою хитрою гейшей.

Хоть мила нам вознесшихся пагод

  Повилика витая,
Знаю, тени вечерние лягут,
  я уйду из Китая.

В вечер мартовский, призрачный, зябкий

  В нашем дружеском хоре
Разве изредка вспомнятся лапки
  Из-за дальнего моря.

Отчего же нам берега жалко,

  Где мы были гостями,
Словно старая в сердце гадалка
  Постучала кривыми когтями.

IV (Собакам)