К чертовой бабушке

– Лара, я не знаю. Это с ней надо разговаривать, она скоро будет здесь. Я уж прямо не знаю, придется, наверное, мне ее пускать к себе на несколько дней, пока она не найдет квартиру. А у меня еще с Анатолием… В общем…

– Понятно, роман бурлит, – прокомментировала Лариса.

– Ну да… Он, кстати, на днях разводится, чтобы воссоединиться со мной, представляешь? А я еще не решила, надо это мне или нет. Он, конечно, мужчина положительный во всех смыслах, но… И кроме него есть кандидатуры. Не знаю, я вся в растрепанных чувствах, расческа из рук падает, ножницы дрожат, не знаешь, как с клиентами работать.

– Возьми отпуск, – посоветовала Лариса.

– Наверное, придется, – вздохнула Горская. – И махнуть с Анатолием на море.

– Лина, только после завершения дела, – вздохнула в свою очередь Котова.

– Почему? Зачем ждать? – удивилась Эвелина. – Ты за это время найдешь преступника, а я-то тут при чем?

– Ты забыла про подписку о невыезде? – напомнила Лариса.

– Ой! Подписка! Да, конечно, будь она неладна! Но это безобразие! – взвилась Горская. – Как будто они и впрямь меня подозревают! Какая чушь! Достаточно на меня посмотреть, чтобы понять, что я не гожусь на роль убийцы.

– Разве только на роль убийцы мужских сердец…

– Ну ты тоже скажешь!.. Ой, Лара, тут звонят в дверь, я бегу открывать, это, наверное, Анатолий…

– Когда приедет Татьяна, обязательно сразу же позвони мне.

– Конечно, – похоже, уже не слушая Ларису, ответила Горская. – Целую тебя, Ларочка, спасибо, моя умница, если что будет нового, тоже звони обязательно.

Лариса, повесив трубку, вздохнула. Пользы от Эвелины в этом деле не дождешься, да она на это не очень-то и рассчитывала. Главное, чтобы ветреная подружка не начала мешать и докучать бестолковыми звонками со слезными просьбами, а то и требованиями закончить расследование как можно скорее. А если оно затянется? Эвелина еще, пожалуй, начнет упрекать Ларису, которую сама же и втянула в это дело.

«Так, ладно, это все ерунда! – мысленно приказала себе собраться Лариса. – Эвелина с ее капризами пускай отправляется подальше, а вот мне… Мне, пожалуй, пора снова навестить двор, время, похоже, самое подходящее для того, чтобы одни проснулись, а другие вернулись с рынка».

* * *

Галина Федоровна действительно уже вернулась с рынка, о чем свидетельствовала видневшаяся в глубине ее огорода синяя косынка, то поднимавшаяся, то опускавшаяся к земле – Галина Федоровна рыхлила грядки. Лариса не пошла в огород, восприняв это чуть ли не как святотатство, настолько там все было ухожено и аккуратно. Она остановилась возле низенькой ограды и окликнула хозяйку.

– Оу! – отозвалась та, оборачиваясь и ладонью прикрывая глаза от солнца.

– Галина Федоровна, я к вам, хотела бы поговорить, – прокричала Лариса.

– Иду. – Галина Федоровна отложила мотыгу и поспешила навстречу Котовой.

Она остановилась возле трубы в огороде, открыла кран и сполоснула руки. Затем, вытерев их передником, подошла и внимательно посмотрела на частного детектива. Та в свою очередь тоже оглядела прибывшую с рынка соседку. То была крепкая, довольно стройная женщина, с седыми, собранными в тугой узел волосами и удивительно яркого голубого цвета глазами. И ситцевое платье на ней было голубое, а передник и косынка – синие. Лицо и тело у нее загорели, видно, оттого, что она много времени проводила на земле под солнцем. Чувствовалась в ней какая-то крестьянская домовитость, сила и здоровье, несмотря на то что ей было уже за шестьдесят.

– Здрасьте, – кивнула она. – Оля говорила, что вы со всеми разговариваете. Пойдемте в избу.

Галина Федоровна говорила с сильным окающим акцентом, характерным для русского Севера. Квартира ее оказалась совсем маленькой и несовременной: деревянные полы даже не крашены, но тщательно выскоблены до желтизны, обои на стенах свежие, но старого образца, и то только в комнате, в кухне же стены были выкрашены масляной краской. Телевизора не было, что весьма удивило Ларису. И мебель была вся добротная, под стать хозяйке: крепкая, но старомодная.

– Про Марию Афанасьевну расспрашиваете, знаю, – кивала Галина Федоровна, расставляя на деревянном кухонном столе, покрытом расшитой скатертью, чашки, блюдца и баночки с вареньем. – Вот, жадность-то ее и сгубила.

– Почему вы так считаете? – спросила Лариса.

– Да почему ж еще, – пожала плечами женщина. – Она всю жизнь над копейкой тряслась, все выгоду для себя искала, потому и квартирантов пускала, ютилась сама… А деньги-то не тратила совсем. Не знаю уж, куда она их – в чулок, что ли, складывала?

Ларисе было непонятно, на что сама Галина Федоровна тратила деньги, но та, словно уловив ее мысли, продолжала:

– Она ж одинокая совсем была. У меня вот – сын и дочь, да внуков четверо, вот им все и отдаю. А мне не нужно ничего, у меня все есть. Я не бедствую, не побираюсь, как она. А то ходит только по двору и стонет, что денег нету. Иной раз и подумаешь, куда ж ты их деваешь, старая?

Она уперла руки в бока и посмотрела на Ларису, хотя свой последний вопрос адресовала вовсе не ей, а покойной Марии Афанасьевне.