Я обхватываю живот руками и наклоняюсь вперед, пока голова не касается приборной панели. Это не то, что происходит в реальной жизни; это было похоже на какой-то специальный выпуск по телевизору, мыльная опера. Тот факт, что это происходило с моей лучшей подругой, казался немыслимым. Это все не по-настоящему. Я приезжала в больницу, и с ней все было в порядке, она сидела в постели, держа Энни на руках, ее волосы были совершенные и блестящими, уложенными до идеала, чтобы каждый мог войти и сказать:
— Как малышка? — Спрашиваю Кита. — Энни?
— С ней все хорошо, — говорит он. — Даже замечательно.
— Есть еще кое-что, — начинает он.
— Им пришлось сделать ей экстренную гистерэктомию2.
Меня пробирает дрожь. Проходит по всему телу и выходит из кончиков пальцев. Дэллабыла из большой итальянской семьи. Ее мать смогла родить только троих, прежде чем врач сказал ей, что еще один убьет ее. С тех пор, как я себя помню, мать Деллы готовила ее к тому, чтобы у нее самой была большая семья, о которой она сама всегда мечтала. Ее старший брат, Тони, был холостяком. Он не собирался остепеняться, а ее сестра, Джиа, была лесбиянкой. Никто в семье не хотел разговаривать с Джией, которая жила в Нью-Йорке со своей спутницей и их тремя собаками-спасателями. «
Поскольку сегодня суббота, больница переполнена. Повсюду навещающие семьи, дети, крепко держащиеся за руки родителей. Я должна напомнить себе, что не все собрались здесь ради чего-то грустного. Рождались дети, удалялись камни в почках, спасались жизни. Кит хватает меня за руку и ведет по коридорам, к лифту, пока мы не оказываемся на пятом этаже. На этом этаже тихо и мрачно. Пытаюсь игнорировать панические мысли, которые приходят в голову, но они слишком громкие.
Мы проходим мимо поста медсестер в палату в конце коридора. Я дышу ртом, боясь того, что эти запахи заставят меня почувствовать. «
Взяв себя в руки, задерживаю дыхание, сжимаю руки в кулаки. Дверь открывается, и взгляд фокусируются на больничной койке. Она вся перетянута: красными, белыми трубками, и все они соединяются с механизмами, которые стоят рядом с ней, как часовые. Они шумно борются за ее состояние здоровья сигналами, щелчками и гудением. Ее мать сидит в кресле справа от нее, а брат спит на раскладушке. Меня обнимают, со мной говорят сквозь слезы и произносятся случайные итальянские слова, которые я хорошо выучила за эти годы. Только когда они оставляют меня, подхожу к кровати и смотрю на свою лучшую подругу. Рефлекторно закрываю рукой рот, и я сдерживаю крик. Это не Делла. Теперь нет.
Она опухла, и вся в синяках; ее лицо тускло-бежевого оттенка, как вареные макароны. Я хочу убрать волосы с ее лица — почему никто этого ещё не сделал? Она беспомощная и грязная. Когда я оборачиваюсь, Кит стоит у двери, склонив голову, как будто ему больно смотреть на нее. Касаюсь ее рук, сложенные на животе, на них все еще остатки розового лака для ногтей. Они холодные, поэтому натягиваю одеяло, чтобы укрыть их. Как кто-нибудь догадался, что ей холодно, если она не может этого сказать? Я хочу ей кое-что сказать. Попросить, чтобы она проснулась и встретилась со своей малышкой, но я парализована шоком.
Ощущаю руку на своей спине — мать Деллы, Аннет.
— Иди к Энни, — говорит она. — Тебе будет полезно. Дэллабудет здесь, когда ты вернешься. Можешь, прийти завтра и посидеть с ней.
Я киваю, вытирая нос рукавом. Кит отвозит меня в их маленький домик в Форд Лодердейл. По радио играет Кит Сует: