К черту всё! Берись и делай! Полная версия

Потом на фондовой бирже разразилась катастрофа. Рухнули все акции. Моей вины в этом нет, но мне казалось, что именно я подвел тех, кто купил акции Virgin. Многие из них были друзьями, членами семьи, сотрудниками нашей компании. Однако многие из них были такими же людьми, как и та пара, что вручила нам все свои сбережения. И я решился: выкуплю все акции до единой – по той цене, по которой люди их приобретали. Я не был обязан платить столь высокую цену, но мне не хотелось подводить людей. Я лично взял ссуды на требуемые сто восемьдесят два миллиона фунтов стерлингов, но дело того стоило. Речь шла о моей свободе, репутации и добром имени.

Тот день, когда Virgin снова стала частной компанией, мог сравниться для меня со спасительной посадкой после рекордного полета на воздушном шаре. Я почувствовал огромное облегчение.

Я снова был капитаном своего корабля и хозяином своей судьбы. Я верю в себя. Я верю в руки, которые трудятся, в умы, которые мыслят, и в сердца, которые любят.

6. Цени мгновение

Люби жизнь и живи полной жизнью

Наслаждайся мгновением

Размышляй о своей жизни

Дорожи каждой секундой

Не сожалей о прошлом

Был 1997 год. Я собирался в кругосветный полет на монгольфьере с Пером и Алексом Ричи, блестящим конструктором, разработчиком капсулы, в которой мы преодолели двадцать четыре тысячи миль. На рассвете перед полетом в тиши номера отеля в Марракеше я написал длинное письмо своим детям на случай, если не вернусь. Письмо начиналось словами:

«Дорогие Холли и Сэм! Жизнь иногда кажется нереальной. Сегодня человек жив, здоров и полон любви – а завтра его может не стать. Вы оба знаете: я всегда хотел жить максимально полной жизнью…»

Я сложил письмо и сунул себе в карман.

Мы произвели проверку всего оборудования и были готовы к старту. Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять… Пер вел отсчет, а я сконцентрировался на видеокамерах. Я постоянно нащупывал пряжку парашютного ремня, стараясь не думать об огромном шаре над нашими головами и о шести баках с горючим, прицепленных к капсуле. Четыре, три, два, один… и Пер рванул на себя рычаг, запускавший заряды, которые отстрелили якорные тросы, удерживавшие нас у земли. Мы бесшумно и быстро стали подниматься вверх. Не было слышно шума горелок: наш взлет походил на полет детского воздушного шарика. Мы просто поднимались все выше и выше – и, поймав утренний бриз, поплыли над Марракешем.

Аварийный люк все это время оставался открытым, и мы махали руками крошечным людям внизу. Каждая деталь Марракеша, его прямые стены розового камня, большая центральная площадь, зеленые дворики и фонтаны за высокими стенами – все это было под нами. На высоте в три тысячи метров заметно похолодало, а воздух стал разреженным. Мы закрыли люк. Теперь нам оставалось полагаться только на самих себя. Капсула была загерметизирована, и давление стало расти.

До конца дня мы летели совершенно безмятежно. Вид сверху на Атласские горы был восхитителен – их зазубренные пики, покрытые снегом, сияли во всем великолепии в лучах утреннего солнца.

Однако, подлетая к алжирской границе, мы испытали немалый шок: алжирцы проинформировали нас, что мы летим прямо на Бешар, их главную военную базу. Нам было заявлено, что пролетать над ней нельзя. Полученный нами факс гласил: «Вам запрещено, повторяем, запрещено приближаться к этой зоне».

Но выбора у нас не было.

Я два часа висел на спутниковом телефоне, разговаривая то с Майком Кендриком, руководителем полета, то с разными министрами в Лондоне. В конце концов Андре Азулай, марокканский министр, помогавший нам с подготовкой полета в Марокко, снова пришел на выручку. Он объяснил алжирцам, что мы не можем изменить направление полета и что на борту нет никаких мощных видеокамер. Они согласились с его доводами и уступили.

К пяти часам вечера мы летели на высоте девять тысяч метров. Пер запустил горелки, чтобы подогреть воздух внутри оболочки. Мы жгли топливо уже целый час, но после шести вечера монгольфьер начал терять высоту.

– Не по теории получается, – сказал Пер.

– А в чем дело? – спросил я.

– Не знаю.

Пер продолжал колдовать с горелками, но монгольфьер по-прежнему шел вниз. Мы потеряли триста метров, потом еще сто пятьдесят. Становилось все холоднее, а солнце зашло. Было очевидно, что гелий в оболочке сжимается, становясь не тягой, а мертвым грузом.

– Надо сбрасывать балласт, – сказал Пер. Он был испуган. Нам всем было не по себе.

Мы потянули за рычаги сброса свинцовых грузов, закрепленных на днище капсулы. Они должны были оставаться в резерве пару недель. Теперь же они оторвались от капсулы и полетели вниз как бомбы – я видел все это на нашем видеомониторе. Я не мог отделаться от тревожного чувства, что это только начало грядущей катастрофы.