К далекому синему морю

Жил-был мальчишка, хороший, добрый. И его любили. Мама любила, сестренка любила, бабушки с дедами и отец, когда были живы. И он их тоже ведь любил. Пусть и по-своему. Ничто не стоит на месте, мальчик вырос и превратился в легкое подобие Морхольда. Мама и сестра остались вдвоем.

Потом грохнуло, везде и сразу. И началась Беда. Подобие Морхольда погоревало, радостно осклабилось и превратилось в себя настоящего. И было им двадцать лет. И за эти двадцать лет сколько раз он пытался уйти на юг? С призрачной надеждой, опираясь только на веру и немного на логику? Два-три?

Когда чего-то сильно хочешь, то возможно все. И даже перевернуть мир. А не просто протрусить одно-единственное черноморское побережье Кубани. Стыдно тебе, Морхольд? Стыдно. Еще как стыдно.

– Не, – Морхольд покачал головой, – не буду. Ты уж прости, что задержал.

– Ай, – охотник махнул рукой, – бес с тобой.

Вновь затянул ремни попрек груди, застегнул еще одну пуговицу старого спальника. И спрыгнул вниз. Пять минут явно вышли.

Тягач, до этого плавно и мерно урчавший, практически не шевелясь, задрожал. Рыкнул двигатель, набирая обороты, обдал запахом сгорающего топлива. Морхольд, стуча зубами от вибрации, прикрыл глаза. Стянули его так хорошо, что не пошевельнешься. Очень хотелось надеяться, что осматривать будут и впрямь каждый час. А то придется расстаться с какой-нибудь конечностью, если кровоток совсем нарушится. А свои конечности Морхольд любил. Да еще как.

Приятным моментом оказалось явное отсутствие радиации. Кто оставит на броне живой товар, если тот окочурится, хлебнув по дороге рентгенов? Вот-вот, никто. Оставалось только не замерзнуть. И не обоссаться, если сильно припрет.

Именно с такими мыслями, когда МТЛ-Б подкинуло на первых кочках, Морхольд и закрыл глаза. А что? Тепло, уютно даже, укачивает. Прямо как в поезде. И он уснул.

* * *

Тягачи, пять штук, рвали снежную степь, выбрасывая из-под гусениц водопады жидкой грязи: снег таял, впитывался в жирные черноземы южной окраины умершей страны. Светлело, черное сменялось низким серым, вновь затопившим горизонт. Вновь повалил снег, оседая на Морхольде с такой скоростью, что он скоро должен был превратиться в сугроб.

На второй остановке, убедившись, что сбегать он не собирается, и оставив только обычные наручники, защелкнутые за спиной, и цепь на ногах, пристегнутую к какой-то скобе, его затащили внутрь МТЛ-Б. И тут-то он понял, что лучше бы остался на броне. Сидеть, согнувшись в три погибели, оказалось хуже некуда. Привал в Сальске показался благословением Господним. Правда, выбраться сам из нутра машины он смог с трудом. Хромая и волоча ногу, дотащился до будки сортира, бдительно конвоируемый одним из охотников.

Смотря через щели в досках на суетящуюся базу, Морхольд сделал несколько выводов и решил следовать им полностью.

Первый говорил о том, что стоит заставить организм начать ходить ровно и прямо. Иначе он останется здесь, в Сальске, на положении молчаливой рабочей силы. Такой же, как несколько бедолаг, скованных попарно и таскавших к машинам канистры с топливом. И это оказалось бы проблемой. Наверняка, что не такой, как ожидавшая его, но зато километры? От Кропоткина до Анапы куда ближе, чем от Сальска.

Второй вывод говорил об осторожности во всем. Ребятки, везущие его куда-то в Тихорецк, явно не относились к группировке, создавшей перекладную базу посреди степи. И то оказались очень серьезным противником, случись с ними схватиться. А вот сама группировка впечатлила не меньше той, что гналась за Дашей там, дома.

И раз так, то стоит продумать план побега, причем все его стороны, даже самые нахальные. Морхольд совершенно не постеснялся бы угнать какой-нибудь транспорт. И отсюда сам собой напросился третий вывод.

Если основная цель – Кропоткин, то там транспорта еще больше. И горючего тоже. И раз так, то следовало дотянуть туда, выжить и рвать когти по-взрослому. Так что расстраиваться из-за потерянного барахла Морхольд перестал.

– Ты там долго, а?! – конвоир явно занервничал, дергая цепь. – Давай живее!

Морхольд выскочил из коробки живо и бодро. И, украдкой поймав хмурый взгляд командира, понял, что поступил правильно. Хромающий угрюмый тип, еле плетущийся в сортир, его явно не устраивал. В отличие от крутого перца, на своих двоих прошедшего половину европейской части страны и попавший к ним в силки.

На счастье Морхольда, горючего оказалось много, путь предстоял неблизкий. Расплачивался командир как раз тем самым барахлом, что захватил в водонапорке. И Морхольд с грустью проводил взглядом свои унты, в которые радостно вцепились сразу трое. В сапогах было неплохо, но унты, ох уж эти унты…