К дальним берегам

– Нет, не в порядке. Я напрасно говорила такие вещи, и теперь сожалею об этом. Очень сожалею! – Она заискивающе улыбнулась ему. – Дело в том, что я совершенно не хотела признаваться в этом, но… у меня в Калькутте были некоторые неприятности. И теперь чувствую умопомрачительное облегчение от того, что убежала оттуда!

– А что за неприятности?

– Прошу тебя, не спрашивай, я бы предпочла их не обсуждать, – сказала она, качая головой.

– О'кей, – Бен пожал ее руку, принимая ответ с обычной своей безмятежностью, которая делала его столь надежным другом. Наступило короткое дружелюбное молчание, во время которого они глядели в открытое море.

«А ведь Бен говорит правду», – подумала про себя Элизабет. Она действительно была счастлива. Ведь у нее был выбор: остаться в Калькутте или плыть в Англию с Робертом Мабри… Она даже поежилась от этой мысли. Нет, теперешнее положение было, во всяком случае, более предпочтительным, чем та судьба, которая ее ожидала при другом стечении обстоятельств. Кроме того, она наслаждалась плаванием в открытом море: могла смотреть на океан часами – он всегда такой разный. В один момент может казаться ослепительно чистым и спокойным, а в другой – вспененным и злобным, с белыми барашками на волнах. Он ревет, клокочет, качает корабль и дает ей восхитительное ощущение страха. Она чувствовала себя здоровой и полной жизненных сил и, несмотря на тесные рамки корабля, поразительно свободной. Да, Бен был прав. Она была счастлива.

– Бен, расскажи мне об Америке, – неожиданно попросила Элизабет, прерывая молчание.

Он удивленно посмотрел на нее.

– Об Америке? А что бы ты хотела о ней узнать?

– Как ты думаешь, она мне понравится?

Бен усмехнулся.

– Почему бы и нет? Это очень красивое, пригодное для житья место, особенно когда кончится война. Давай-ка подумаем, Лиззи, сейчас июль 1778 года. Это значит, что мы находимся в состоянии войны с Англией уже третий год. – Он печально покачал головой. – Это очень долгий срок для войны.

– Но что заставляет вас воевать? – спросила она. – Я никогда не могла взять в толк, почему колонии совершили такую глупость. Неужели все дело в этих дурацких налогах?

– Они совершенно не дурацкие, – мрачно ответил Бен, его лицо потемнело и нахмурилось. – Конечно, все началось с налогов, но затем дела пошли все хуже и хуже, и наконец это стало просто невыносимо! У нас есть права, Лиззи, а ваш король Георг отказывается их признавать! – Он с силой ударил кулаком по перилам. – Вначале мы просили его просто признать наши права. Почему нас понадобилось облагать таким непомерным налогом и размещать британских солдат в наших городах, в то время как мы не имеем даже представительства в парламенте? Мне кажется, это вполне резонный вопрос.

– Да, надо полагать, – ответила Элизабет неопределенно, несколько пристыженная его горячностью.

– Король даже не удосужился ответить. Нас это не удовлетворило, и мы снова и снова пытались добиться своих прав, стать полноправными британскими гражданами. Но король не считал нас своими полноправными подданными. А потом дела пошли еще хуже. У нас не оставалось другого выбора, кроме как воевать. Если король не хочет дать нам, как британским гражданам, наши законные права, мы получим свои права как американские граждане!

– А кто же будет у вас королем? – спросила Элизабет презрительно.

Бен пожал плечами.

– Откуда мне знать. У нас есть континентальный конгресс, который почти то же самое, что и парламент, и в нем мы имеем своих представителей. Ага, – он внезапно повернулся к ней, – неужели тебе никто об этом не рассказывал в Лондоне?

– Со мной никто вообще не говорил о войне, а тем более о ее причинах. Считается, что женщин не должны интересовать такие вещи.

– Черт побери! А что же должно интересовать женщин?

– Наряды, моды, приемы, театры, – ответила она, стараясь не встречаться с ним глазами.

Бен пренебрежительно фыркнул:

– Ну и ну. В таком случае в Америке все по-другому.

– Правда, Бен? – жадно спросила Элизабет. – Неужели ты считаешь, что там женщины могут обсуждать политические вопросы?

– Конечно. Попробуй только какую-нибудь женщину в Филадельфии оставить без политических новостей, да она выцарапает тебе глаза! Кроме того, война и политика – это то, о чем чаще всего говорят. У нас нет времени беспокоиться о нарядах, или театрах, или прочих подобных вещах. Идет война, девочка, и, нравится это кому-то или нет, но каждый втянут в нее.