К ясным зорям (К ясным зорям - 2)

- Однако ж голос!.. - шлепнул губами Прищепа.

- Вот только и всего, что голос. А надо, чтоб вумственно было!

- А так, так! Это вы правду говорите! - поддержали Ступу рядом.

Возбуждение толпы постепенно угасало. Обрадованный отец Никифор, чуть ли не спотыкаясь, побежал в церковь. За попом едва успевали дьяк и пономарь, а за ними медленно тронулась шумная толпа.

Довенчивали молодых еще долгонько. Вся церковь гудела, как огромный камертон, от стройного пения "Многая лета".

Но вот толпа раздалась, люди притиснулись к стенам притвора, и по живой улице молодые степенно вышли из церкви.

За церковной оградой подружки дерзкими голосками завели:

Ломайте калину,

Устелите долину

Молодой, молодому

До самого дома.

Ломайте калину,

Устелите долину...

Украшенная веточками-дужками,

Идет Яринка с дружками.

Тучей двинулись люди. Путались под ногами дети, хрустя настом, обегали процессию, пробивались вперед.

Молодицы запевали новую:

Расступитесь-ка,

Враги!

Ой, чтоб на дороге

Ни ноги!

Пусть пройдут родные

Будут счастливы молодые!

Однако двигались не только родственники. Хитроватые мужики, в кожухах и с шапками, спрятанными в карманах, еле успевали за столом, который вприскочку перебегал дорогу молодым. Стол стоял и думал, а мужики, сторожко поводя глазами, молчали. Кланялся им жених, а дружка вытаскивал из корзины бутылку самогона и ставил на стол. Мужики отрицательно качали головами - э-э, мол, не на таких напали!.. Ставили вторую бутылку - а не пошли бы вы наконец к чертовой матери?! Больше не вымогали, - шафера были хлопцы тертые... Назад стол уже не бежал, а шел в сопровождении мужиков степенно, еще немного и покачивался.

Из других дворов выбегали полные ведра, выплескивались поперек улицы. И снова давали горилку мужикам.

А я удивлялся, сколько же татей в Буках, что так вот, среди белого дня, безбоязненно преграждают дорогу целой свадебной процессии! Да будь это где-либо в лесу, то, верно, за каждым дубом подстерегал бы молодых стол с разбойником...

Лети, лети, соловушка, вперед,

Дай знать отцу и маме - дочь идет.

Идет их дочь родная с муженьком,

Повязаны их белы руки рушником.

Так подошли к Софииной усадьбе. Остановились, ожидая, пока Яринкин отчим Степан откроет ворота.

Подружки весело запели:

Соловушка молоденький,

Голосок твой тоненький.

Сообщи маме и бате,

Что я возле хаты...

Трио музыкантов лихо ударили марш.

Яринка с Данилой, за ними шафера и подружки, а затем и все остальные вошли в дом. Неприглашенные облепили хату, как рой осенних мух, прикладывали ладони ко лбу, разглядывали через окна - что там?

Я постоял бы и на улице, но Евфросиния Петровна вся дрожала от любопытства, издергала, затолкала меня: ой, пошли, забьют всю хату - и не увидим ничего!..

Чур тебя, иль без Грица и вода не освятится?..

Но, впрочем, я мог только протестовать, а любимая моя жена действовала. Она орудовала мной, как осадной машиной. Я был вроде тарана, которым разрушают крепостные стены. И таким образом мы пробрались в хату.

А в это время подружки и молодицы допевали приветственную:

Слава, слава тому,

Кто в этом дому!

Старому и молодому,

Богу пресвятому!..

В красном углу на вывернутом кожухе сидели молодые - тесно прижавшись, плечо к плечу, нога к ноге, чтобы не пробежала черная кошка. Слева от невесты важничала ее свадебная подруга Мария Гринчишина, за нею справа от жениха - шафера, сваты - Диодор Микитович Фастивец, буковский богатей Тадей Балан, а потом уже ближайшие родичи и все прочие праведные и грешные. Перед молодыми - коврига хлеба с воткнутой свечкой. И когда уселись за стол, кто только смог (а затем уже будет: "Вставайте, да пускай люди садятся"), запели глупые подружки такое, что мне в сердце кольнуло:

Зажги, мама, свечку,

Поставь на столе.

Хочу присмотреться

Пара ль он мне.

Свечка зогорелась,

Неясно горит...

Не с тем же я села,

Аж сердце болит!..

И пожалуй, только мне одному в этой праздничной хате вдруг прояснилась великая правда этой песни. И даже не потому, что прехорошенькая невеста испуганно поводила глазами, вобрала голову в плечи и потом на протяжении всей свадьбы боялась взглянуть жениху в глаза, но и потому, думаю, что нет на свете границ совершенства и женская жаждущая душа никогда не насытится красотой. Потому, может, и мифического жениха, беспорочного божьего сына выдумала именно женская экзальтированная душа. А для нас, мужчин, достаточно было сурового старикана Саваофа с его карающими молниями.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ, в которой автор рассказывает, как Степан Курило

познакомился со своими новыми родичами

Громкая свадьба в Буках подобна пожару. Столько же огня, столько же убытка, столько же самоотверженности и столько же пьяного угара...

Уже с неделю прошло, как повенчали Яринку и Данько, но и до сих пор то в одном, то в другом углу села, как из-под раздутого ветром пепла, затеплится песня, а затем и вспыхнет диким криком: "Попiд горо-о-о-ою, яром-доли-и-иною козаки-и-и йду-у-уть!" Это отгуливаются сваты или шафера, или подкидывают подружку невесты, или поймали сваху, или просто так пьяницы пускают в дело украденную на свадьбе горилку.