К источнику исцелений

Но поезд все бежал и бежал. В окно видны были синие тучки, зарумяненные зарей, высокое и бледное голубое небо, свежий, точно отмытый, березовый лесок, фигуры солдатиков в белых рубахах и накинутых на плечи шинелях, мужички с костылями, в армяках и лаптях, с какими-то бляхами на груди. Мужички стояли неподвижно на одинаковых дистанциях. Казалось, они боялись повернуть головы в сторону поезда и смотрели, не моргая, вперед, в ту сторону, куда он шел. А мимо них гарцевали на конях по скошенным полям урядники, похожие на генералов, как их рисуют на картинках. Мелькали кое-где белые палатки, а возле — маленький огонек с задумчивым солдатиком, вспоминающим родину и, может быть, покос где-нибудь там, далеко, в родных местах.

На станциях уже не было ни народу, ни девчат с малиной или яблоками. Кучкой стояли крупные, щеголеватые жандармы, а в сторонке — господин в красной фуражке, начальник станции. На каждой станции из поезда выходил старый жандармский полковник и, сделавши озабоченное лицо, о чем-то подолгу толковал с начальниками в красных фуражках. По усталым лицам этих людей видно было, что старик говорит для формы, перебирает совершеннейшие пустяки, которые и без него предусмотрены. Молодцеватые унтера величественно и сурово взирали на какого-нибудь смиренного богомольца, торопливо набиравшего в чайник воды из зеленой станционной кадки. На их лицах как будто было написано:

«И к чему такая мразь землю обременяет в такой важный момент?..»

Когда подполковник проходил мимо них, они вытягивались до последней физической возможности, затаивали дыхание и «ели» его глазами.

— Ну как, братец? У тебя все благополучно? — кивал небрежно старик в сторону кого-нибудь из них.

— Гав-гав! — быстро и громко отвечал унтер, и глаза его преданно глотали начальника.

V

Около восьми часов утра поезд остановился на станции Шатки.

Большая часть богомольцев высадилась здесь; даже те, у кого был билет до Арзамаса. Так сделал и Егоров отец, потому что ходили упорные слухи о дороговизне подвод в Арзамасе и о том, что от Шаток путь короче.

После духоты вагона было особенно приятно подышать утренним воздухом на травке около маленького вокзала, закусить и выпить чаю. Множество отпряженных телег стояло за вокзалом. Мужики с кнутами в руках шли развернутым фронтом на богомольцев.

— Ехать? — спросил тощий старичок отца Егора. — Да.

— Вас сколько?

— Да вот двое с парнишкой.

— Двоим дорого будет. Человека три-четыре… Сидевшие рядом на травке двое богомольцев — старый хохол из Таврической губернии и молодой человек в пиджаке из Екатеринославской — поднялись и приняли участие в торге.

— А довезешь четырех-то? — спросил молодой, которого старик называл Алешей.

— Х-хе! — воскликнул ухарски дед, обнаруживая желтые, поредевшие зубы. — Ч-че-ты-рех!.. Десять довезу! Телега крепкая и лошадь — ничего… твердая лошадка…

— А за сколько повезешь?

— К Понитаевке аль до Сарова?

— До Сарова.

— До Сарова шесть рубликов…

— Тю-у!.. Ска-зал!..

Молодой екатеринославский богомолец, сам человек, по-видимому, прикосновенный к торговле, умевший и любивший «ладиться», сейчас же забрал в свои руки торг за подводу.

— Господа-а! да вы как считаете? А сколько тут верстов по-вашему? — восклицал возница.

— А сколько? — задорным тоном сказал Алексей.

— Тут до Понитаевки считается двадцать. Извольте до Понитаевки за полтора довезу, пожалуйте…

— А от Понитаевки?

— Чаво от Понитаевки?

— Верст… чаво?

— Да там боле… с тридцать будет… а то и все сорок клади… а може — и с пятьдесят…

— А ты тут хочешь полтора содрать? Эка, какой простяк!..

— Господа-а! да вы как считаете…

— Нет, ты-то как?..

Торговались очень долго. Молодой богомолец учитывал старика в верстах, сбил его под конец с толку на смех слушателям, вошел в азарт и назвал «беззубым» с прибавлением пряного словца.

— Да ты чего?.. Эка ты, парень… к чему ты такие слова? Молодой вьюнош и того… ты еще зелен, братец, — смущенно говорил старик, несколько растерявшись под стремительным натиском Алексея.

В конце концов сошлись на четырех рублях. Тележонка оказалась маленькая, старая и дрянная, но лошадь сносная. Все четыре пассажира взобрались все-таки на телегу с твердой решимостью ехать, а старик пошел сбоку. Но было неудобно сидеть — тесно, и скоро с телеги слезли все взрослые пассажиры, остался один лишь Егор. И он бы слез с удовольствием, потому что телега была очень тряская; передок ее был выше задка, и сидеть с вытянутыми ногами было мучительно. Он примостился кое-как на узлах и не без любопытства поглядывал кругом и слушал старика-возницу, который оказался болтливым и довольно занимательным человеком.

Широко и благодушно расстилались холмистые поля с синеющими вдали перелесками, с копнами озимого жита, с жницами, согнувшимися в высокой ржи, с тощими овсами, чечевицей и гречихой, с деревеньками и церквами. Частые, белеющие там и сям церковки придавали веселый, оживленный вид населенности, однообразию этих похожих друг на друга холмов.