К истории русского футуризма. Воспоминания и документы

“Первые в России вечера речетворцев”

Наши книги шли нарасхват. Но общения только с читателями нам было мало. Оно казалось нам слишком далеким и осложненным. Боевому характеру наших выступлений нужна была непосредственная связь со всем молодым и свежим, что не было задушено чиновничьей затхлостью тогдашних столиц.

На улицу, футуристы,
барабанщики и поэты!¹

—

Этот лозунг мы осуществляли с первых же дней нашей борьбы за новое искусство. Мы вынесли поэзию и живопись, теоретические споры о них, уничтожающую критику окопавшегося в академиях и “аполлонах” врага – на эстраду, на подмостки публичных зал².

В 1913 году, в Троицком театре (Петербург), общество художников “Союз молодежи” устроило два диспута – “О современной живописи” (23 марта) и “О современной литературе” (24 марта)³.

Первый диспут состоялся под председательством Матюшина, выступали: я, Бурлюки, Малевич и др. Публика вела себя скандально.

В этот вечер я говорил о кризисе и гибели станковой живописи (предчувствуя появление плаката и фотомонтажа).

Малевич, выступавший с докладом, был резок. Бросал такие фразы:

– Бездарный крикун Шаляпин…

– Вы, едущие в своих таратайках, вы не угонитесь за нашим футуристическим автомобилем!

Дальше, насколько помню, произошло следующее:

– Кубисты, футуристы непонятны? – сказал Малевич. – Но что же удивительного, если Серов показывает… – он повернулся к экрану, на котором в это время появилась картинка из модного журнала.

Поднялся невероятный рев, пристав требовал закрытия собрания, пришлось объявить перерыв.

На втором диспуте на эстраде и за кулисами был почти весь “Союз молодежи”. Около меня за столом сидела Е. Гуро. Она была уже больна, на диспут могла приехать только в закрытой карете и в тот вечер не выступала⁴.

Диспут открыл Маяковский своим кратким докладом-обзором работы поэтов-футуристов. Цитировал стихи свои, Хлебникова, Бурлюка, Лившица и др.

Особенно запомнилось мне, как читал Маяковский стихи Хлебникова. Бронебойно грохотали мятежные:

Веселош, грехош, святош
Хлябиматствует лютеж
И тот, что стройно с стягом шел,
Вдруг стал нестройный бегущел.

Эти строчки из поэмы Хлебникова “Революция” были напечатаны в “Союзе молодежи” по цензурным условиям под названием “Война – смерть”⁵.

Кажется, никогда, ни до, ни после этого, публика не слыхала от Маяковского таких громовых раскатов баса и таких необычных слов!

Затем выступал Д. Бурлюк. Начал он с такой фразы:

– Лев Толстой – старая сплетница!

В публике тотчас же раздался шум, свист, крики:

– Долой!

– Нас оскорбляют!

Бурлюк напрасно поднимал руку, взывал:

– Позвольте объясниться!

Опять ревели:

– Долой! Долой!

Пришлось мне спасать положение. Шепнув Бурлюку “замолчи!”, я обратился к публике:

– Я хочу сообщить вам нечто важное!

Публика насторожилась и притихла.

– Один оратор в английском парламенте заявил: “Солнце восходит с запада”. Ему не дали говорить. На следующем заседании он снова выступил и сказал: “Солнце восходит с запада”, его прервали и выгнали. Наконец в третий раз его решили выслушать, и ему удалось закончить фразу: “Солнце восходит с запада – так говорят дураки и невежды”. Напрасно и вы не дослушали Бурлюка…

После этого я ополчился на поэтов за то, что они употребляют “заезженные” дешевые рифмы.

– Такие рифмы, как “бога – дорога”, “сны – весны”, – назойливо долбят уши. Мы за то, чтоб рифма была не кол, но укол. Хороший ассонанс, звуковой намек лучше, чем заношенная, застиранная, полная рифма.

Говорю – и вижу: в 6–7 ряду А. Блок. Скрестил руки, откинул голову и заслушался. Припоминаю: а ведь я цитировал его рифмы! Взял да еще прибавил что-то по его адресу.

В это время в партере взвился голубой воздушный шар. И его полет удачно аккомпанировал речам о легком звуковом уколе, о воздушности рифмы…

Публика сама нашла блестящее оформление для вечера будетлян!..⁶

Еще жарче было дело 13 октября того же года в большом зале “Общества любителей художеств” (Б<олыиая> Дмитровка, Москва), где мы устроили “Первый в России вечер речетворцев”⁷.

Мы мобилизовали для этого почти все силы.

– Будут Давид и Николай Бурлюки, Алексей Крученых, Бенедикт Лившиц, Владимир Маяковский, Виктор Хлебников, – кричали огромные цветные афиши[9]. Мы стремились взбесить нашей “перчаткой” ненавистных “доителей изнуренных жаб”.

Внешнюю обстановку этого нашего выхода так рисует один из участников (Б. Лившиц в статье “Маяковский в 191З г.”):