К югу от рая

Бимбо наш пёс. В свои десять лет, он был очень хорош. Не пропускал не одной сучки, хотя и был почиканый. Мы отдали его матери Карины перед отъездом и так не забрали до сих пор. Честно говоря, я и не помню, чтобы он когда-нибудь болел. Началось это в том году. Первый приступ его разбил ночью. В тот момент, когда мы с Кариной любили друг друга. Он бегал в коридоре за своим хвостом. И в какой-то момент, со всего маху влетает в дверь ванной комнаты. Такое-то не редкость. Но в этот раз, он не вставал и не бежал опять. Его начал бить приступ. Лапы затряслись, сам, то скулит, то воет. Короче, Карина в слезах к нему, я без слез за Кариной. Подхватил его на руки. Смотрю на него, а он хвостом уже машет. Довольный. Я опустил Бимбо на пол, и вернулся в кровать. Карина легла рядом.

– дорогой?

– Да, малышка.

Она положила голову мне на грудь и заплакала. Я гладил её волосы, пытаясь успокоить.

– Это не так страшно, слышишь? – сказал я.

– Нет, нет, это страшно! Он же так и умрет!

– Он и так.

– Не продолжай, я знаю. – прервала она меня.

– Пойдем на балкон?

– Да, сейчас. Ещё пять минут так полежим и пойдем. Бедный Бимбо… Я так его люблю…

– Ну ладно, все же хорошо? Посмотри на него.

Бимбо сидел на своем месте и чесал за ухом. От удовольствия он вытащил язык. Карина посмотрела на него и рассмеялась.

– Эй! Бимбо! Иди к нам! – позвала она его. И забыв про все на свете довольный, он запрыгнул к нам на кровать.

– Ты самый лучший пес на свете. – Карина начала чесать ему пузо – самый, самый, самый!

– Довольный дворянин – Карина смеется. Бимбо от удовольствия закатывает глаза. Я потрепал его за уши и встал.

– Ты идешь?

– Принеси мне, пожалуйста, халат.

– Сейчас. – В ванной я взял свой и её. Карина подошла ко мне, я накинул на ее плечи халат и поцеловал в шею.

Мы остановились у винного магазина. Я зашел, купил бутылку бурбона и бутылку Швепса. Сел в машину.

– Чего ты там купил?

– Тебе твоего любимого Швепса.

– А себе что взял?

– Себе бурбон.

– Ты же за рулем, какой нахрен бурбон?

– До парка да, а дальше ты.

– Я! Правда я? – Глаза её заблестели от радости – тогда давай быстрее в парк, и пей своего бурбона сколько хочешь!

– Уже еду мой капитан!

Я вырулил влево от магазина и дал газу. Через два светофора мы мчались по садовому кольцу. Нужна работа думал я, глядя на поток встречных машин. У меня зазвонил телефон.

– Слушаю.

– Андрей, привет! Узнал?

Нет, не узнал, думаю я про себя. Но голос чертовски на кого-то похож. Будто я знаю, чей это голос.

– Нет. – Отвечаю я.

– Ну, ты даешь! Это я, Тёма!

– Точно! Вот я гад!

– Ещё какой! У меня к тебе дело.

– Горит? Я за рулем.

– Горит, но терпит. Завтра утром позвоню.

– Во сколько? Хотя, без разницы, звони.

– До завтра!

– Счастливо.

Я сбросил звонок и убрал телефон в карман пиджака.

– Это кто? – Карина курила.

– Артем. Старый престарый знакомый.

– Нормальный?

– Был ничего пятнадцать лет назад, как и мы все.

– Ты кого имеешь ввиду?

– Всех кроме тебя.

– То есть я так себе да?

– Для меня ты супер, забыла малышка?

– Забыла.

– Тогда знай, что ты лучшее, что случалось со мной в этой жизни.

– Ах ты, наглый врун! – рассмеявшись, она, потянулась и поцеловала меня в щеку. Я положил руку ей выше колена, чуть под платье. Такое, маленькое черное платье, чуть выше колена. Еще немного и мы на месте. Вот и крымский мост. Я тоже закуриваю. Красное malboro. Карина включает радио, и в динамиках играет Земфира. Карина ей подпевает.

Он – твой мальчик

Ты – его девочка.

Он – обманщик,

Да и ты не пpипевочка.

Мы припарковались, и я открыл бутылку бурбона. Отдал документы Карине, обнял ее за талию, и мы зашагали к центральным воротам. На входе стоит сурового вида охранник. Мы проходим мимо.

– Вы куда? – Охранник только увидел нас.

– Гуляем мы. – Отвечаю я.

– Парк закрывается через тридцать минут, там уже никого нет.

– Постой. – Я отпускаю Карину и подхожу, как написано на бейдже, к Филимошкину Валерию Юрьевичу.

– Мы же никому не помешаем. – Говорю ему.

– Никому, кроме меня. – Отвечает Филимошкин. Я вынимаю из кармана кошелек и достаю тысячу рублей.

– Мы погуляем, начальник?

– Гуляйте. Но – он посмотрел на меня, а потом на деньги. Я сунул бумажку ему в верхний оттопыренный карман жилетки – у вас час времени.

– Идёт. – Я вернулся к любимой, обнял её за талию, и мы пошли дальше.

Людей было еще тьма. Парочки и компании шныряли кто куда. Мы шли медленно и глядели по сторонам. Я то и дело прихлебывал бурбон.

– Чего он хотел, этот охранник?

– Филимошкин то? Денег хотел.

– И ты ему дал?

– Пришлось дать.

– Много?

– Нет. Да и имеет ли это какое-то значение?

– Просто интересно.

– Не бери в голову, смотри!

– Куда?

– Знаешь, что это такое? Это пример безответственного отношения к нашему искусству и нашей культуре. Безнравственное отношение, замалчивание и навязывание каких-то непонятных вкусов и целей. Ведь искусство – оно вне закона, любовь моя. Настоящее, подлинное искусство – это божий дар.

– Ты когда выпьешь родной, тебя не остановить. Так что тут было то?

– Она была голой! Голой, понимаешь! Как греческая, мать её богиня. Голая девушка с веслом.

– Голая? А кто же её одел?