К Колыме приговоренные

— Да как вам сказать, — мнётся Губин. — Нынче ведь куда ни плюнь — всё в учёного. — А освободившись от напускной скромности, сообщает: — Доктор наук, к вашим услугам.

— И каких? — смеётся дама.

Заметив, что дама не из простых и, ляпнув не то, с ней можно попасть впросак, Губин осторожничает.

— А разных! — смеётся и он, но, видимо, сообразив, что шутовской тон для учёного не годится, спрашивает:

— Простите, а вы в Гонолулу не бывали?

— В Гонолуле? — поправляет его дама. — Нет. А что у вас в этой Гонолуле?

Откинувшись на спинку стула и заложив ногу на ногу, Губин сообщает:

— О-о, и не спрашивайте! Ежегодные командировки, научные изыскания. В основном, по семейству разнокрылых.

— Выходит, вы — доктор разных наук и специализируетесь по разнокрылым, — уже ехидничает дама.

Губин, знавший в жизни только себя и не видевший поэтому других, ехидства её не замечает. Он даже пытается показать свою науку о разнокрылых в занимательном виде. Для этого поднимает в локтях руки и машет ими, как крыльями, на уровне плеч. Дама этого не выдерживает. Она прыскает от смеха, толкает в бок пучеглазого соседа и спрашивает:

— Ёсик, ты когда-нибудь такое видел?

Ёсик молчит.

После разнокрылых, извинившись перед дамой, Губин идет в туалет. Перед входом в него он с бесцеремонной фамильярностью бьет швейцара по плечу и говорит:

— Уж извиняй, брат Порфирий, подвёл я тебя!

И подавая ему небрежно вынутую десятирублевку, добавляет:

— Порядки и мы знаем!

А когда выходит из туалета, подмигивает ему уже как старому знакомому.

А в ресторане уже музыка: бренчит расстроенное пианино, плачет старый саксофон и ухают барабаны. Губин, в отличие от других, заказывает классическое.

— Простите, — объясняет он толстой даме, — классика — моя слабость. — И спрашивает: — А как вы её находите?

Дама смеётся, говорит, что классику она никогда не теряла, но Ёсик приставания Губина к даме уже не выносит.

— Вы перестаньте приставать к неизвестному вам человеку. Это же, — швыряет он салфетку на стол, — не вытерпливает никаких пределов!

— Ёсик, — успокаивает его дама, — не сердись! Он такой забавный!

Когда дама со своим сердитым Ёсиком уходит, Губин остается один, и его охватывает чувство, какое испытывают артисты, когда они с большим сожалением расстаются со зрителем после удачно сыгранного спектакля. Увидев по-бычьи сложенного мужика за соседним столиком, он подходит к нему, вежливо отвешивает ему поклон и говорит:

— Примите мою искреннюю признательность за любезно оказанное содействие по части хамского поведения официанта.

Мужик пьян и Губина не узнает.

— А ну, кати отседа! — мычит он и хватается за вилку.

«Хам!» — решает Губин и возвращается к своему столу.

За столом он выпивает водки, но она его не успокаивает, наоборот, толкает на неодолимое желание показать себя снова в чём-нибудь ещё. Когда оркестр ударил по залу «Лезгинкой», и, словно подхваченные ветром, грузины кинулись по кругу, в хвост им пристроился Губин. Как и они, он стал стричь пол ногами, гортанно цхыкать и резать воздух воображаемым в руке кинжалом. В зале над ним смеялись, но он этого не замечал, а когда грузины сели за свой стол, он сел с ними, крикнул: «Да здравствуют генацвале!» и выпил чужую рюмку водки. Грузины этого не потерпели. Один из них с длинноклювым носом и толстыми усами вывел его из-за стола и сказал: «Дарагой, у тебя свой компания, у нас свой. Катай отсюда!» «И они — хамы! — рассердился Губин. — Пора бы их уже гнать из наших ресторанов».

Теперь настроение у Губина за своим столом уже плохое. Ему кажется, что в ресторане кругом хамы, и поэтому поговорить ему не с кем. Увидев, как смотрит на него усатый офицер с неподалеку расположенного столика, Губин решает: «И он хам!» И как это часто бывает с теми, у кого плохое настроение, он замечает то, что при хорошем настроении никогда бы и не заметил. Он снова видит и пожелтевшие в ресторане обои, и его потрескавшийся потолок, а когда до него доходит, что и за это, а не только за водку и закуску, только что отвалил официанту уйму сестриных денег, он готов убить и себя, и этого официанта, и всех, кто подвернется под руку. «А ведь всё началось с него, с этого хама, — вспомнил Губин, — он отказался принести водку с салатом». И тут его нервы не выдерживают.

— Официант! — кричит он и бьет кулаком по столу. Когда официант появляется, он приказывает: — Салат и рюмку водки!

Так как по ресторанным порядкам рассчитавшийся клиент при новом заказе считался, как вновь обслуживаемый, официант ответил:

— С салатом водку не подаем.

Всё! Для Губина это последний удар!

— А, гад! — кричит он и опрокидывает на официанта стол.

Ему крутят руки, он вырывается и кричит:

— Хамы! Все хамы!

А когда его ведут из ресторана, злость на всех сменяется жалостью к себе, и он плачет. За что его так?! Почему за него никто не заступается? У выхода из ресторана он оборачивается к залу и выкрикивает:

— Эх, вы! А ещё люди!

Тяжелая встреча