К критике Гегелевской философии права

Однако посмотрим, как Гегель снова прибегает к гражданским сословным различиям и одновременно с этим создаёт видимость, будто действительность и особая сущность гражданских сословных различий не определяют собой высшую политическую сферу, законодательную власть, а, наоборот, находятся по отношению к последней в положении простого материала, который политическая сфера формирует и конструирует соответственно своим, вытекающим из неё самой, потребностям.

«Одно из сословий гражданского общества содержит в себе принцип, который сам по себе способен конституироваться в это политическое отношение, а именно, сословие природной нравственности» (крестьянское сословие).

В чём же состоит эта принципиальная способность или способность принципа крестьянского сословия?

Оно «имеет своей основой семейную жизнь, а в отношении средств существования — землевладение. Это сословие обладает, следовательно, в отношении своей особенности, покоящейся на себе волей и, — что является для него общим смонархическим элементом, — тем природным определением, которое последний заключает в себе».

«Покоящаяся на себе воля» — это относится к средствам существования, к «землевладению»; общее с монархическим элементом «природное определение» — это относится к «семейной жизни» как основе.

«Землевладение», как источник средств существования, и «покоящаяся на себе воля» суть две различные вещи. Следовало бы скорее говорить о «воле, покоящейся на землевладении». И также следовало бы говорить, скорее, о воле, имеющей своим источником «государственное умонастроение», — не о воле, покоящейся на самой себе, а о воле, имеющей своей основой целое.

Вместо «умонастроения», «обладания государственным духом» выдвигается «обладание землёй».

Что же касается «семейной жизни» как основы, то «социальная» нравственность гражданского общества представляется нам более высокой, чем эта «природная нравственность». Кроме того, «семейная жизнь» является в такой же мере природной нравственностью других сословий, нравственностью бюргерского сословия гражданского общества, как и крестьянского сословия. Но то обстоятельство, что «семейная жизнь» в крестьянском сословии является не только принципом семьи, но и основой его социального бытия вообще, — это обстоятельство, невидимому, делает данное сословие, напротив, неспособным к выполнению высшей политической задачи, так как патриархальные отношения переносятся здесь на непатриархальную сферу и понятия «отец», «дети», «хозяин», «слуга» применяются там, где речь идёт о политическом государстве, о политическом гражданстве.

Что касается природного определения монархического элемента, то Гегель сконструировал не патриархального, а современного конституционного короля. Природное определение короля сводится к тому, что он является телесным представителем государства и что он является королём по праву рождения, другими словами, — что королевское достоинство принадлежит ему по праву семейного наследования. Но что общего имеет это с семейной жизнью как основой крестьянского сословия, что общего имеет природная нравственность с природным определением рождения как такового? В этом отношении король нисколько не отличается от лошади: как лошадь рождается лошадью, так и король рождается королём.

Если бы Гегель перенёс в политическую сферу принятое им различие сословий как таковое, то ведь крестьянское сословие как таковое уже раньше фигурировало у него как самостоятельная часть сословного элемента, и если крестьянское сословие, в качестве такой части, является моментом опосредствования с монархическим принципом, то к чему понадобилась бы тогда конструкция нового опосредствования? И зачем нужно было бы тогда выделять крестьянское сословие из собственно сословного момента, который лишь благодаря этому разъединению попадает в «абстрактное» положение по отношению к монархическому элементу? Но раз Гегель представил нам именно политически-сословный элемент как своеобразный элемент, как пресугцествление частного сословия в политическое гражданство, и именно поэтому признал его нуждающимся в опосредствовании, — то как же может Гегель вновь обращать этот организм в различие частного сословия, следовательно — в частное сословие, и из последнего выводить опосредствование политического государства с самим собой?