К Лоле

«Сев за стол в пустеющем ресторане, я принялся есть холодную мерзость люля-кебаб. Со сцены объявили: „Следующей песней Алик дарит всех своих друзей!“ Музыканты заиграли „А можно, Россия, остаться с тобой?“ Меня это так развеселило, что я хотел пойти побрататься с этим самым Аликом и его друзьями. Если бы не усталость и зверский аппетит, ей-ей присоединился бы к их неугасающему банкету. Вслед за исполнением „России“ лидер ресторан-бэнда объявил: „Теперь мы поздравим Лолу с днем рождения и исполним нашу лучшую песню!“ Тут же в пространство перед сценой выскочила сама „Лола“, дылда в длинных штанах. Принялась угловато дрыгаться, немилосердно глумясь над ритмом музыки. Пару раз подмигнула ножке стола, за которым я сидел, дожевывая кебаб и пригубляя минералку с пузырьками. Вот видишь, есть на свете места, где твое имя весьма популярно. Им там называют не только людей, а еще и заведения для почтенной публики. Например, кафе на автостанции в твоем городе — первое, что я увидел, когда вышел из облака пыли, поднятой колесами автобуса».

Прости за то, что бесконечно возвращаюсь к одной и той же теме. И ты, третий, тоже прости! Но что у меня есть, кроме имени? Лола. Л-о-л-а. Лолалолалола. Лоуа.

Воскресенье началось с лучшего, несмотря на то что сам по себе воскресный день — наихудший в неделе. Он свободен от каких-либо обязательств, которые приятно динамить, угождая пленившему тело ватному оцепенению. Лежишь себе в постели и можешь не вставать. Незачем. Хочешь завестись с самого утра — вскочить, прикрикнуть на потерявший голос будильник, торопиться куда-нибудь — и не можешь. Некуда. Воскресные мотивы звучат уже накануне, когда чувствуешь, что усталости нет, и ты грустишь, заранее зная мучения утреннего похмелья лени. Вместо того чтобы поминутно дегустировать отдых свежим ощущением, будешь бродить взглядом по замершим в комнате предметам и с неприязнью думать о необходимости влажной уборки. Потом проголодаешься и тут уже не сможешь себе отказать — пересчитав собранные по разным карманам деньги, отправишься в торговый центр, где, без энтузиазма оглядывая прилавки мясного и молочного отделов, зайдешь в кафетерий, чтобы съесть пару сосисок, выпить кофе с пирожным и забыть о еде до вечера. Страдальцы собственной неорганизованности, они же убийцы времени, слоняются весь день напролет из комнаты в комнату в поисках дела, и в лучшем случае это заканчивается взятым напрокат конспектом пропущенной лекции. В худшем — нетрудно догадаться.

Думаю, что человек теряет утонченность не только в грубом действии, но в не меньшей степени излишне доверяя естественной силе настроения, ведомый самим собой на соблазнительную встречу со своим портретом в образе фарфорового таракана.

«Хватит думать — голова треснет», — звучит с порога знакомый голос. Николай вернулся! И не один! За ним в комнату проходит молодая женщина, с интересом разглядывающая стены нашего жилища и то, что в них помещено. При этом мне достается внимания чуть больше, чем «Бегущему по лезвию» Харрисону Форду, но значительно меньше, чем другому Николаю, запечатленному во время декламации «К***» со сцены актового зала в десятом классе средней школы. Женщина одета в роскошное белое платье с узкой юбкой и длинными рукавами с пуховой оторочкой. На ногах у нее блестящие белые туфли с маленькими золотыми кокардами. Николай выглядит ей под стать: приталенный черный костюм, рубашка с узкой бабочкой, ботинки заслоняет спинка кровати, на которой я лежу, но их лаковое сияние освещает его идеально выбритый подбородок. Николай улыбается с редко свойственным ему смущением, и я догадываюсь, что белизна стоящей с ним рядом незнакомки не какая-нибудь, а подвенечная. Николай знакомит нас: спутницу зовут Катя, она подходит, протягивает руку, и я приветствую ее, словно шагнувшую со мной через пробуждение фею. Такие мне редко снятся. Николай прерывает наше рукопожатие словами: «Одевайся, сонный принц. Можешь взять мой галстук. И никаких водолазок. Мы пока зайдем к Юре с Оксаной».

После их исчезновения я снова начинаю дремать, в жидких сумерках проглядывает цепь розоватых гор с пухнущими на вершинах облаками, плоскодонная степь скрывает глохнущую в траве дорогу. Я напрягаю зрение, пытаясь разглядеть границу равнины и гор. Вдруг мое видение сматывается, напуганное звучащим из-за горизонта грохотом — на меня надвигается, по пути опрокидывая стулья, третий за сегодняшнее утро Николай. Его лицо искажено гневом: «Ты что, сдурел? Хочешь сорвать мне свадьбу? Ну как корабль полетит без такого фрукта, как ты? Посмотри туда, посмотри скорее!» Он хватает меня за ухо, стаскивает с кровати, волочет к окну и указывает пальцем вниз — туда, где перед входом в общежитие стоит нацеленное прямо в двери своим шикарным стреловидным корпусом Нечто.

«Сам ты Нечто! — продолжает орать Николай. — У тебя, наверное, и брюки еще не поглажены, свидетель хренов!»

Я понимаю, что брюки действительно не поглажены, и причина такого недоразумения весьма проста. Брюк у меня нет. И вот тогда я окончательно просыпаюсь.