К Лоле

Дед снимает с крюка прорезиненный плащ и отправляется за ответом на улицу. Часа полтора бродит где-то, потом, с шумом хлопая на своем пути дверями, возвращается — сапоги в грязи, капюшон сброшен, лицо просветлело. Покурив у печи, подходит ко мне и встает за спиной. Выдерживает почтительную паузу, за которую мне очень хочется разозлиться и на весь оставшийся день поставить дедушку в угол.

— Скоро экзамены? — спрашивает он.

— Через две недели.

— Ладно, учись хорошо. Выучишься, поедешь жить за границу.

— Зачем мне туда?

— Надо тебе мир посмотреть. Там ведь все другое.

Он берет со стола пожамканный газетный лист с программой телепередач и делает вид, будто не желает больше меня отвлекать. В этот момент мы оба понимаем, что разговору только что было положено начало.

— Дедушка, ты сумасшедший! Кому я там нужен?

— А ты никого не спрашивай! Собирай чемодан и поезжай. Не должен молодой человек на одном месте сиднем сидеть и чужие рассказы слушать.

— И куда я поеду?

— Куда хочешь — в Америку, в Африку, чем дальше, тем лучше! Когда руки и голова на месте, на хлеб всегда заработаешь.

— Ну, например, я в Китай хочу.

— Еди! Чтобы жизнь любить, надо знать, какая она бывает разная.

— В Китае язык непонятный.

— Зато он музыкальный! Ты слушай, что я говорю, и мотай на ус. Может, тебе судьбой в самом деле что-нибудь в Китае или в Египте уготовано, а ты в Москве безвылазно сидишь.

— Ну уж тогда не в Китае, а кое-где поближе. В Самарканде, например.

— Не знаю, что за Самарканд такой, а мне Прага очень понравилась. Сам знаешь, какой я ее увидел, ведь одни развалины были, и все равно, когда по телевизору показывают, я до сих пор некоторые места узнаю. Так что, говорю тебе, учись хорошо. Безграмотному везде плохо.

Возможно, дедушка мой прав, и силы, которые однажды вытолкнули меня на московскую орбиту, вновь закипают в невидимом котле, но, как всегда, я этого не вижу, не слышу и не осязаю. То, чему надлежит случиться, осторожно возьмет меня своими неощутимыми руками и разом переставит с места на место, по обыкновению не предоставляя замечтавшемуся индивиду ни времени на размышления, ни городов на выбор.

Когда случится очередное из множества моих перемещений — неизвестно. Склоняюсь над тетрадью и стараюсь думать предметно. Вне моего внимания постепенно оказываются дедушкин дом на улице Путейской, обратный поезд в Москву, высоко над лабиринтами мира воспарившая Лола и другие мечты, вынутые, как сладкие вишни, из компота реальности.

Сессия прошла быстро, а лето бездарно. Если где-то в своей сердцевине я оставался болен, то что это было: бледная немочь или черный сплин, дурная ностальгия или беспочвенная меланхолия? А может быть, несмотря на июль и солнце, у меня в голове приключилось морозное пучение? Тогда мне необходимы целительные люстрации: добрый человек, отцепи над моей головой люстру, чтобы она упала мне на макушку и я перестал помнить лишнее.

Рассказывают, что полузабытые идиоты древности верили, будто бы все в растревоженном человеке приходит в норму, если его посадить на упавший с неба метеорит. Сидишь вот так бывало, говорили наши наивные пращуры, верхом на небесном теле с новомодным термометром — мамонтовой косточкой, обернутой реликтовым подорожником, — во рту, и недуг понемногу начинает оставлять тебя, в голове заметно светлеет и утраченный аппетит полностью возвращается. Ты забиваешь градусник в колчан и мчишься в рощу к развеселой компании полунагих дриад — возлежать с ними на ложах из благородной листвы, слушать звуки зовущих флейт и вкушать прелести, какие подадут.

Яичницу с колбасой под бодрые звуки пугающего самое себя радио имею я сегодня на ужин, и, как часто бывает, яичница подгорела и вместо розового румянца колбасы — песочный хруст угольковой корочки на зубах. Это генеральная репетиция похода на Средний Урал. Послезавтра приедут друзья: Павел, Олег и Семен.

В походе я вел в маленьком блокноте «Дневник для Лолы». На седьмой день, когда опрокинулась байдарка, он сгорел во время просушки вещей. Дотла, лишь почерневшая пружинка осталась от его разлинованного великолепия. Печаль, ранее утекавшая в блокнот, стала накапливаться на моем лице, и Олег, однажды не выдержав, сказал мне: «Ты взгляни на себя, Антон! Полная приключений река несет нас к знаменитым порогам, а у тебя вид хуже, чем у каторжанина. Наверняка причина твоей смурятины — какая-нибудь бикса, которая прокомпостировала тебе мозги накануне похода».

Он был прав: не погорелых строк мне было жаль, а женский призрак продолжал мучить меня. И я ответил, что не так-то легко сопротивляться идеалу. Особенно когда тот изо всех сил щеголяет своей недоступностью.

«Запомни, у каждой красавицы есть прыщ», — успокоил меня друг, одновременно подсекая полукилограммового линя.

На следующий день я достал из багажа карманное зеркальце, станок с лезвиями, сел на прибрежный камушек, намылил волосы и побрился наголо. Мою голову тут же облюбовали бабочки: они садились на нее безбоязненно, по две, а то и по три разом, и я чувствовал, как они перебирают лапками по моей макушке и опускают вниз крылышки.