Сорок шесть лет спустя король Андрей послал вызов обидчикам. Он снова желал встречи, и вот — ранним утром на выцветшем зеленом сукне залива Гоберрах развернулись бортами друг к другу два боевых корабля: «Там-Анийя» короля Андрея и «Гаяджан» старых друзей и Ксении, увы, уже далеко не той молодой красавицы. Король в желтом развевающемся плаще поднес некогда уцелевшей рукой бинокль к глазам и посмотрел на раскачивающуюся палубу «Гаяджана», где в кресле-качалке сидела с палочкой сгорбленная старушка в очках и шиньоне. Освобождая силой воображения ее лицо от морщин, волшебный король узнал в пожилой даме свою давнюю знакомую, тем более что она была одета точно так же, как носили в дни ее молодости и как она всегда одевалась: со строгой простотой и особым вкусом, свойственным некоторым высоким худощавым женщинам. Его воины стояли у приготовленных к бою орудий, но сигнала к стрельбе так и не последовало — король молча смотрел в бинокль, даже тогда, когда «Гаяджан» дал первый залп из орудий правого борта. Все смолкло. Корабли покачивались на волнах. На одном — седые старики в черных провинциальных костюмах и их спутница, прячущаяся от холодного ветра в складки пледа, на другом — скучающие бойцы, король и фрукты на столе. Король совсем не изменился, он принадлежал к тем силам природы, которые исповедуют иной смысл времени.
Через неделю я пересказал книжную историю своему одногруппнику Марату Устрову. Он поинтересовался, кто автор. Я наморщил лоб и с удивлением обнаружил, что не помню его имени. Обратились к всезнающему Читателю. Но и он не знал ни автора, ни истории о короле. Когда Читатель осведомился о названии книги, мне снова пришлось морщить лоб и удивляться собственной рассеянности.
После занятий мы втроем отправились в библиотеку и часа два перебирали наугад тома в шкафах отдела свободного доступа, пытаясь найти книгу по скудным внешним признакам: матерчатая темно-зеленая обложка, тисненый парусник на корешке. Безуспешно.
На следующий день я вернулся в библиотеку и неожиданно обнаружил то, что искал: дореволюционное издание, твердая зеленая обложка — это была та самая книга. Опасаясь, что она снова пропадет, я заполнил формуляр и взял ее с собой на лекцию. В аудитории принялся переписывать страница за страницей в тетрадь с гранитолевой обложкой, а потом прикорнул, и, когда очнулся, оказалось, что сон начался раньше — не было ни книги, ни не относящихся к предмету записей.
Я вздрогнул и тряхнул головой. Мимо проходили сокурсники: лекция благополучно закончилась. Прошествовал, потрясая учебником политэкономии, Марат, прошмыгнули хихикающие девочки, прошел Ян с обезьянкой на плече, прошагала примадонна курса Александра Ефремова, широкобедрая блондинка с алым бантиком вместо рта.
Благодаря тому что я сидел у входа, все миновали мой стол, и это выглядело как шествие к находящемуся за моей спиной священному предмету, хотя в действительности там располагались только такие же столы и газетная стойка. Люди входили по одному, торопливо двигались вглубь зала с сосредоточенными лицами, а среди выходящих преобладали пары и маленькие компании — они направлялись прочь неспешным шагом, негромко разговаривая и улыбаясь.
Я прихлопнул ползущего поперек строчки жука и раскрыл тетрадь на новой странице. Она вдохновляла на письмо к Лоле, но начать его удалось почему-то лишь с середины: «Если ты заставишь стронуться с места свои московские мысли и впустишь в них воспоминание о нашей встрече, я, без сомнения, вскоре узнаю об этом. Расстояние играет важную роль для пароходов и поездов, но не для нас и не для ощущений. Может быть, взаимность ловка и способна включить звучащую суперстратом связь, может быть, мы, сами того не зная, прижаты спиной друг к другу, может, есть явления, которые усиливает желание их объяснить…»