К Лоле

У погасшей от недостатка электроэнергии вывески, которую невозможно было прочитать либо пришпилить к ней воображаемый смысл, мы остановились и задрали головы. Высокий дом, очень много этажей, но рухлядь жуткая, и непонятно, чего ждать, когда стоишь в ползущем на стонущих канатах лифте, похожем на не выдержавшее испытания искусственное чрево. Неужели же вверх, когда по вечно конфликтующим законам тверди и небес после отзвучавшего лязга закрываемой двери эта железо-деревянная клетка обязана рухнуть вниз, провалиться сквозь землю и лететь к самому ее пылающему центру, где светятся такие рубины, до которых не дотянуться ни одному землекопу.

В момент окончательной остановки лифт крупно вздрогнул и освободил нас. Внутри здания было не так гадко, как снаружи. Шлендали люди. За прозрачной стеной с открытой дверью располагалась стойка продажи авиабилетов с расстеленным перед ней узорчатым грязноватым ковром. Несколько подростков рассматривали расписание и расспрашивали миловидную служащую, которая то и дело поправляла прическу из пепельных волос. Инам тут же рванул в ее сторону, потому что он всегда теряет самообладание и начинает горячиться в присутствии молодых симпатичных девушек. Там уже скучал наш знакомый Саид из магазина верхней одежды, и я успокоился, потому что знал — если из-за Инама возникнет конфликт, Саид все уладит.

Сам я повернул направо в зал ожидания и увидел там тьму людей, молча и неподвижно сидевших рядами в тесных креслах с чемоданами и сумками. Никто из них не смотрел ни в одно из трех окон с чуть выгнутыми наружу стеклами.

У дальней стены старый плешивый пень курил коричневую папиросу и размахивал над головой газетой, отгоняя большую арабскую муху. По ногам пробежал лукавый рыжий кот, затем сразу несколько голосов закричали: «Приготовиться всем — газовая атака!» Не заметил, что принялись делать остальные, а мальчик, рядом с которым я остановился, вытянул из рюкзака кислородную маску с гофрированной трубкой и выплюнул на пол недоеденное печенье. Было неясно, скоро ли включат газ и каковы его удушающие свойства — заранее волноваться не имело смысла, но и упасть на пол, задыхаясь и протягивая руки к окружающим, тоже казалось непозволительным и постыдным.

Мальчик сопел и кашлял, похоже, он был полный дурак и не умел сообразить, что делать с устройством и как приладить маску к лицу. Оно у него уже начало искажаться, как фотография в огне, и он бросил штуковину мне, но и у меня ничего не получилось. «Черт с тобой, идиотский мальчик, — подумал я, — ты, видимо, из тех людей, чью кудлатую голову неприятности, ликуя, узнают издалека. Мужайся тут, а я побежал».

Вверх, по идущей неодинаковыми пролетами лестнице, сквозь бунтующие от ветра впереди меня клубы пыли, ударяясь о выступы узко сдвинутых стен.

На одном из поворотов я оглянулся — за мной мчались еще несколько человек — прыгал через ступеньку Инам, мелко трясся мальчик с вываливающейся из перевернутого рюкзака поклажей и стучащей по камням маской, ожесточенный Саид, чьи кованые башмаки высекали из пола сонмы оранжевых искр, и кто-то еще.

Когда мы выбежали на воздух, то оказалось, что пятиугольная башня, внутри которой была закручена лестница, высоко поднимается над крышей здания, и без того величайшего в видимой округе. Крутой свод с изображениями шайтанов на куполе над нашими головами был по периметру украшен крупными овальными сапфирами. Держа друг друга за концы одежды, мы столпились у края площадки, куда пол шел под сильным уклоном, возникшим оттого, что башня была отклонена от вертикали на невероятный для меня, как архитектора, угол.

К одной из колонн был привязан воздушный шар, и мы по одному стали перебираться в продолговатую корзину, чувствуя, что вскоре проблемы этого неблагополучного квартала окажутся от нас далеко.

Я проснулся и понял, что потерял новое название. Я хотел скрыться от Лолы, потому что она, являясь причиной моей истории, никак не появится на авансцене этой самой истории — то есть в Москве. А ведь она могла бы показать, что все истории не просто плоды подогретого случаем воображения, они расцвечивают одноликую судьбу, сопровождая ее, как выписанные из-за границы пажи. Простую апелляцию к Лоле неплохо бы заменить другим четырехсимвольным мордентом, в котором сплелись нездешний звук и твердый смысл.

Но Инам, он какой? Полноватый мужчина тридцати с лишним лет, одетый в темный костюм, рубашку в синюю полоску без галстука, лицо у него в любой ситуации выражает желание как можно скорее все понять, сделать выводы, а после этого расслабиться и либо молчать, либо делать иронические, пылко окрашенные самолюбием замечания. А Лола, она не такая, она естественная, и ничто не заставит ее волноваться, у нее тысяча поводов быть красивой и ни одного, чтобы упасть с пьедестала, на который ее поставили природа и я.