К морю Хвалисскому (СИ)

Вся Торопова удаль куда-то подевалась. Он не испугался Белена: еще чего не хватало, но от Вышаты Сытенича исходила сила и уверенность человека, привыкшего, чтобы ему повиновались. И в этом доме он был хозяин. Как прикажет выкинуть строптивого раба прочь из избы, точно паршивого котенка! «Ну и пусть, – со злостью подумал Тороп, – я и не просил никого меня сюда притаскивать!»

Но боярин даже и не обратил внимания на мерянина. Он смотрел на Белена. У синих звезд, что глядят холодной зимней ночью на заплутавшего путника, взгляд бывает теплее. Придавленный этим взором Белен сник, поскучнел, даже ростом меньше, кажись, сделался.

– Уже с умирающими воюешь? – негромко спросил боярин.

Белен покраснел еще пуще, хотя, казалось, дальше некуда, пнул ногой доску, фигурки рассыпались по полу, и выбежал прочь из избы.

Талец подобрал фигурки, сложил их вместе с доской в ларь. Туда же сунул гривну – подальше от боярских глаз. Но Вышата Сытенич уже прохаживался между лавками, придирчиво оглядывая, кто из его людей чем занимается, давая советы, делая замечания. Ни о Белене, ни о строптивом холопе больше никто не говорил ни единого слова.

Под боярским весом тяжко стонали половицы. И что у новгородцев за полы такие: не полы, а гусли яровчатые, хочешь ходи, хочешь – тонцы выводи! Подойдя к белоголовому Путше, который нынче ладил к мечу новые ножны, Вышата Сытенич одобрительно похлопал его по плечу:

– Пусть в этих ножнах поселится добрый меч, и пусть он знает час, когда показывать свой взгляд.

Парень немного смутился, явно польщенный вниманием Вышаты Сытенича.

– Да когда же мечу свой взгляд-то показывать? – спросил он простодушно. – Мы ведь в это лето собирались по мирным делам идти, по торговым!

Боярин переглянулся с дядькой Нежиловцем, и оба рассмеялись.

– По мирным-то оно, конечно, по мирным! – отозвался дядька Нежиловец. – Да только помоги нам Бог пройти с миром земли буртасов и печенегов. Да и с хазарами лучше ухо держать востро. Кто им слишком доверял да посулы их лживые слушал – дорогой ценой за это заплатил!

Тороп, внимательно смотревший на боярина, заметил, как вдруг напряглось его лицо, словно дядька Нежиловец задел невзначай плохо зарубцевавшуюся старую рану.

«Неужто и хозяину этого богатого дома есть что припоминать хазарам», – с удивлением подумал Тороп.

Вышата Сытенич какое-то время стоял, погруженный в свои, видимо, не очень веселые думы, потом, словно о чем-то вспомнив, повернулся к Тальцу.

– Пойди, позови сюда Мураву, – велел он парню. – Скажи, что Драный ее, наконец-то, ожил.

Как показалось Торопу, Талец с видимым удовольствием поспешил выполнять боярское поручение. «Еще бы!» – подумал Тороп. Как он сам ни был слаб и удручен своими немочами, а все же не мог дождаться, когда хозяйская дочь явится на зов отца. Уж очень хотелось убедиться, так ли боярышня хороша, как это показалось ему на торжище.

Талец вернулся вборзе и вернулся не один. Растворив дверь, он застыл в почтительном поклоне, пропуская вперед молодую хозяйку.

Без тяжелой шубы, толстого плата и теплых меховых рукавиц, боярышня показалась Торопу еще более хрупкой и нежной, чем давеча на торжище. Рядом с могучими мужами девушка выглядела как маленькая, гибкая белка, примостившаяся средь древесных веток над стадом длинноногих лосей. Тем не менее гордая осанка и уверенная поступь выдавали в Мураве Вышатьевне истинную дочь своего отца. Разве что синие глубокие очи смотрели сейчас иначе, чем у новгородского боярина.

Глянув в эти безбрежные незамутненные озера, Тороп тотчас узнал их. Да и как не узнать! Понял Тороп, что не Руссалка-Берегиня над ним вилась, разбрызгивая белыми лебяжьими крыльями речное серебро, а склонялась, звеня серебром височных колец, молодая боярская дочь. Это её руки варили на огне воду, бросали туда сухие травы и ягоды, отцеживали добрые отвары, мешали в плошке топленый звериный жир с медом и древесной смолой, готовили мази целебные, пользовали этими мазями спину увечного раба.

– Ну что, Муравушка, – с улыбкой обратился к дочери боярин. – Хорошего ты мне работничка выбрала.

Он указал рукой в сторону Торопа

– Не успел глаз раскрыть, как огрызаться принялся. Не зря, видать, в него Фрилейф ум плеткой вколачивал!

– Да кого же он мог обидеть, батюшка? – удивилась красавица. – Чай, пока с трясовицами трепака плясал, все силы поистратил!

– Ну, поистратил, не поистратил, а Белен твоего Драного едва не прибил.

– Да Белена во гнев ввести проще, чем сухой трут подпалить! – всплеснула руками Мурава. – Ты же сам, батюшка, не раз на нрав его пенял. Что руки, когда ни попадя распускает и на язык не сдержан!

– Ишь ты, какая разумная сыскалась, – поддразнил дочь Вышата Сытенич. – С Беленом я и сам как-нибудь разберуссь, а ты, Мурава Вышатьевна, о себе бы побольше думала. Чем ходить тут целый день за этим убогим, словно черница какая, лучше бы на посиделки сходила, подружек в своей горнице собрала! А то как бы люди не подумали, что ты их из-за Соловьишиных пустых наветов сторонишься!