К морю Хвалисскому (СИ)

Чуть позже, когда боярский племянник отправился после обильного завтрака досыпать, Тороп все-таки набрался храбрости и попробовал подойти с разговором к дядьке Нежиловцу. Но, увы! Противный старик даже слушать не захотел. Настало время сборов, и старый кормщик, моментально оглохнув, как лесной петух, танцевал брачные танцы вокруг своей красавицы снекки. Торопу, да и другим парням тоже работа нашлась: грузили обратно нераспроданные в Булгаре или прибереженные для хазарского града товары, таскали тяжеленные корчаги с зерном и бочки с солониной – рассчитывать на пополнение припасов в дикой степи особо не приходилось. Один Белен ни про какие сборы знать ничего не желал. Лежал себе в тенечке да подремывал.

Тороп немного успокоился. Не то чтобы полагался на Беленову совесть (где она, эта совесть-то), больше уповал на страх: трусоват был боярский племянник, чтобы кромешничать. Однако пока мерянин с Тальцом возились в трюме, пытаясь упихнуть какой-то особенно норовистый тюк, Белена и след простыл. Вернулся он только под вечер, мурлыча что-то под нос. Вид у него при этом был предовольный, а мошна подозрительно топорщилась. Неужто все же жадность пересилила страх?

Ночь обещала быть душной. Солнце уползало за горизонт, отдавая зримый мир на съедение ночным теням, а прохлада все не наступала. У мерянина противно сосало под ложечкой. Лютобор никак не возвращался, и спокойнее от этого не становилось.

В избу ночевать Тороп не пошел, остался караулить снаружи, не зная кого и чего. Лег на не успевшую еще остыть землю, подослал под ребра жухлую, колкую траву, точно зная, что до рассвета все равно не сможет уснуть. К счастью, ночь была светлой: приближалось полнолуние, а луна в этих краях, не желая уступать дневному собрату, на восходе напоминала посеребренный, отражающий солнечные лучи, боевой хазарский бубен, который везут следом за каганом, чтобы место, где он находится, было видно всему войску. Где-то вдалеке на другом берегу горела степь: у горизонта тьму раздвигали нечеткие рыжие всполохи, и ветер приносил приглушенный запах дыма.

Устав играть в гляделки с немигающим лунным оком – все равно не переглядеть, а на рассвете само закроется – Тороп на миг, как ему показалось, смежил веки, а когда открыл их, понял, что проморгал. К бревенчатой стене избы прижимались две смутно различимые в лунном свете фигуры, ни на кого из новгородцев непохожие. Незнакомцы старались двигаться бесшумно, но это им удавалось с большим трудом: они несли что-то завернутое в темный плащ, по форме напоминающее человеческое тело и это что-то молчаливо, но отчаянно сопротивлялось.

«Мурава!» – блеснуло молнией в сознании Торопа.

Мерянин рванулся с места и с громким воплем бросился под ноги похитителей…

От неожиданности один из них потерял равновесие и, не удержав свою ношу, повалился вместе с нею на землю. Тороп успел хватить другого по скуле. Но в это время кто-то, кого он раньше не заметил, так как тот прятался в тени, нанес ему самому страшный удар по уху. Мерянин рухнул наземь под ноги еще одному, немедленно занесшему меч. С трудом преодолевая разламывающую голову боль, Тороп попытался откатиться в сторону, понимая, что ничего уже не успеет предпринять…

Но на пути смертоносного клинка оказался Дар Пламени. Мерянин не услышал (в подбитом, горящем ухе звучала набатом кровь, и оно отказывалось воспринимать звуки окружающего мира), а скорее ощутил, как лязгнула сталь об сталь, и увидел, как ночной убийца рухнул на землю, чтобы уже не подняться. Оставшиеся в живых пустились бежать: разбуженные шумом из избы выскакивали, натягивая на ходу порты, вооруженные кто чем новгородцы, и кто-то голосом дядьки Нежиловца грохотал, чтобы принесли огня.

Одного Лютобор настиг, ударив мечом по шее наотмашь, другой оказался проворнее. Он уже почти растворился в ночи, когда на плечи ему прыгнул неизвестно откуда взявшийся пятнистый Малик. Не ожидавший встретить в шумном людном городе лютого зверя, охваченный ужасом вор не смог оказать сопротивления. Впрочем, умный пардус его трогать не стал. Только повалил на землю и, встав лапами на грудь, наклонил морду над горлом, ожидая приказа хозяина.

Четвертого нигде не было видно. Конечно, он мог спрятаться в камышах и затем перебраться на другой берег вплавь. У Торопа, однако, на этот счет была своя мысль. Уж больно знакомой показалась ему рука, нанесшая удар. Ее тяжесть ему пришлось испытать еще в Новгороде, в памятный день первого пробуждения в боярской гриднице. Эту стражу должны были нести двое молодых воинов из ближайших приятелей Белена. Может быть, боярский племянник предложил им поменяться, может, посулил часть от хазарского злата, а может, и просто приказал молчать, обещая в случае чего всю вину свалить на них.