К нам едет Пересвет. Отчет за нулевые

Молодежь к выходу на пенсию готова

Говорят, что старики заедают молодежь, уродуя ее будущее. Скажем, старики старательно голосуют и почти единолично выбирают постылую, прокисшую власть, по законам которой мы живем до следующих выборов; а потом ответственные пенсионеры снова расставляют свои галочки в бюллетенях, обрекая юношество еще на четыре года унылой тоски.

Так говорят. Но все давно иначе.

У нас юношество стремительно впало в старость, а иные из представителей младого поколения еще хуже, чем в старость, — в старческий маразм.

Всякий студент по определению должен быть «леваком», тем более в современной России. Однако у нас все наоборот. Консерваторы размножаются уже в школах и университетах, они едва разучились вытирать сопли кулаком и носить колготки под шортами — и сразу же стали тотальными реакционерами.

Они не видели ни советского времени, ни бурных времен либеральных реформ, но презирают и то, и другое. Они уверены, что в России были черная дыра, хаос и голожопый позор. К счастью, теперь олигархи побеждены, а коммунистам не удастся вернуть бараки и ГУЛАГи.

«Мы победим». Кого победим, а? Зачем?

Молодежь в России, наверное, — самая реакционная часть общества. Юношество еще ничего не получило, но уже боится все потерять. Еще ничего не знает, но уже хочет всех научить. Все время говорит, что выбирает свое будущее и никому не даст изменить свой выбор, — но кто бы знал это будущее в лицо, кто бы рассказал о нем доступно.

В свое время писатель Александр Кабаков выдал нашумевшую статью о том, что настроения молодежи и в Европе, и у нас являются самой очевидной опасностью для общества. Левые, националистические, а также беспочвенно агрессивные взгляды юношества создают ситуацию, угрожающую нормальному будущему остальных людей.

«Боюсь», — признался Кабаков, к которому, как ни странно, я отношусь хорошо.

Одно различие: у нас с Кабаковым разная молодежь.

С «его» молодежью я знаком; хотел бы, чтоб она стала подавляющим большинством, — но в природе нет и смешного подобия этого большинства. «Его» молодежь — разрозненные единицы; в своем городе я могу пересчитать их по пальцам, в других городах таковых еще меньше: к примеру, в многочисленных провинциях идейно буйной молодежи нет совсем, ей неоткуда произрасти. Там почти все спят, не в силах разлепить глаза.

Кабаков старательно передергивает в попытках придать молодежному экстремизму массовость, объединяя редких «молодых идеологов» и мифических «штурмовиков» с… «уголовниками». Но среди людей зрелого возраста уголовников еще больше: давайте людей среднего возраста купно объявим угрозой обществу и останемся спокойно жить средь детей и стариков.

Российская молодежь, в отличие от помянутой европейской (в первую очередь немецкой и французской), разучилась переживать состояние аффекта. Иррациональные 90-е породили в России крайне рационалистичное молодое поколение. Другой вопрос, что рационализм их пошл и зачастую подл, что он имеет не человеческие, а почти растительные предпосылки; и тем не менее это все-таки рационализм, в самом неприятном, то есть совсем не творческом, изводе.

Любое творчество изначально порождается состоянием аффекта. Или, как написали бы в словаре, душевным волнением, выражающимся в кратковременной, но бурно протекающей психической реакции, во время которой способность контролировать свои действия значительно снижается.

Огромное количество современной молодежи не способно к бурным психическим реакциям, к бесконтрольным празднествам, к запредельной искренности и в конечном счете к массовому творчеству. Разовый футбольный дебош вовсе не отменяет сказанного выше, он скорее случайность — мало того, случайность, специально спровоцированная очень взрослыми людьми накануне принятия первого закона об экстремизме.

Основная часть молодежи уже сейчас готова отправиться на пенсию, то есть либо выключить себя из реальных политических и культурных процессов, либо встроиться в них на изначально определенные, скучные роли.

Мое поколение — последний советский призыв, чьи школьные годы пришлись на пионерию и комсомолию, а университетские — на разлад и распад советской империи. Как показало время, в основной своей массе мои сверстники оказались безвольными: в политике, бизнесе или культуре мы явное меньшинство, так уж получилось.

Ко всенародному разделу мы не успели, а быть падлотой толком не научились: в итоге жизнь протекла до середины, а мы все в тех же ландшафтах, что и прежде. Что будет с нами дальше — ни черта не ясно.