К нам едет Пересвет. Отчет за нулевые

Зато благодаря волшебным и благоуханным местам, где деревенька наша располагается, здесь понемногу завелись несколько дачников. Один домик поднялся, другой, третий — вот уже и целая улочка, ровно на параде, выстроилась.

Мы тоже решили свой, доставшийся нам по наследству крохотный домик на куриных ножках обустроить и немножко расширили его — вниз, вверх и в обе стороны.

Потом вдруг вспомнили, что давно не оплачивали электричество в своем доме, тем более что в связи со строительством расход электричества увеличился — и отправились в районный центр искать, кому бы отдать немного наших денег.

Недельку нас помытарили из одной конторы в другую. Наконец мы нашли одного бодрого и чуть-чуть, но в меру, для порядка раздраженного мужика, который вроде бы как должен был заниматься нашей, за пределами географии, деревней.

В течение полутора часов он неустанно звонил в смежные организации:

— Не ваш участок? Как, а чей? Мой? С каких пор? Не может быть! Вы не решаете этот вопрос? А кто решает? Номер давайте… Нет номера?

— Але, Иваныч? Тут путаница полная с этими… как их… Ну, да. Вот люди приехали оттуда, хотят расплатиться за электроэнергию… К кому их направить? Нет, там говорят, что не их участок…

Мужик клал трубку и некоторое время смотрел на нас задумчиво. Взгляд по типу: что ж мне с вами сделать, болезные мои, как бы мне помочь вам?

«А чего нам помогать? — молча отвечал я, моргая. — В кои-то веки граждане сами пришли с повинной, а у них подати не принимают».

— Девушка, — набирал очередной телефон наш мужик. — Это электрофинбамстройнадзор Советского района? Как с вашим старшим связаться… В отпуске? От, чертова канитель!

— Але, Иваныч… ты нашел телефон? Ой, спасибо тебе, Иваныч!

Мужик снова кого-то набирал, снова взывал, ругался и просил, снова бросал трубку, в двадцатый раз закуривал и пояснял нам:

— Сначала вы висели на соседнем районе, потом вроде бы перешли под наше крыло. Но у нас тут случилась реорганизация, и территорию поделили на участки…

Мужик затягивался так глубоко, что дым не возвращался из его легких, и подолгу смотрел на карту, как раз в то место, где когда-то была наша деревня.

Короче, он дал нам какую-то бумагу, отправил в соседний город с этой бумагой за другой бумагой, а оттуда нас переправили еще куда-то за окончательным документом, согласно которому мы обретали гражданское право платить за свет в окне и кипяток в электрическом чайнике.

Не знаем, мы ли всколыхнули интерес к нашему богом забытому месту или не мы, но через пару месяцев к нам нагрянула комиссия. Двое молодых мужчин во главе комиссии, брюнет и блондин. На черных сияющих джипах. Красивые, как два президента. Сделали два круга по деревне и выяснили, что у нас тут все незаконно, за свет никто не платит и в каждом доме электрические провода надо немедленно обрезать. Одни радиоточки оставить. Чтоб люди знали, что в стране творится. А то из деревни не разглядишь остроты текущего момента.

Люди повозмущались в каждом отдельном дворе, а потом собрались на сход. Случилось это впервые за последнюю четверть века: в предыдущий раз местные работяги, понимавшие, что наступает гибель их цивилизации, неделю не давали разбирать узкоколейку. Узкоколейку, как мы помним, все-таки разобрали.

В этот раз стало понятно, что новая напасть страшнее и перестройки, и продразверстки, и даже поляка, в очередной раз заблудившегося на пути к Москве.

Погружение во тьму — вот что сулил оставшимся в живых день новый.

В процессе шумного обсуждения сложившейся ситуации выяснилось, что за свет селяне все те двадцать пять лет, пока не видели никакого начальства в глаза, платили. Пусть не все платили, но сознательное большинство, воспитанное еще при прежней власти, старалось платить. От этого сознательного большинства как раз осталось человека четыре, не считая ушедших в лес за грибами прошлой осенью и не вернувшихся до мая.

— Вон и бабка Валентина Христофоровна подтвердит, что платили! — сипло кричали селяне, кивая в сторону завалившейся на один бок избы, где проживала самая ответственная и занимавшая в свое время серьезную сельскую административную должность гражданка почтенных лет. Родилась она, судя по всему, в самый разгар прошлой Гражданской войны, когда в местных лесах прятались от красных комиссаров всевозможные «зеленые».

— Да, к Христофоровне идите! — велел подъехавшей комиссии один из последних деревенских могикан; да и выглядел он так, как я в детстве представлял себе этих самых могикан: голый, босой, лишь повязка неведомой ткани на бедрах, взгляд гордый, даже величественный, кожа коричневая, задубелая, по всему лицу глубокие и пыльные шрамы, нос орлиный. Запах тоже такой… могиканский. Настойками какими-то древними веяло от него и ярыми травами. Даже красивые главы комиссии старались держаться подальше, чтоб малейший ветерок из уст могиканина в их сторону не дул.

Комиссия пошла к Христофоровне.

Подробное содержание разговора с ней осталось нам неизвестным, однако суть сложившейся коллизии вскрылась стремительно.