После этого случая, через пару дней, к Шукшину приехали в гости писатель Василий Белов и секретарь Вологодской писательской организации Коротаев.
«Я знал об их приезде (встреча эта деловая), поэтому заранее попросил моего лечащего врача оставить пропуск на них, — пишет Шукшин. — В шесть часов они приехали — она не пускает. Я опять вышел… Она там зло орет на них. Я тоже зло стал говорить, что есть же пропуск!.. Вот тут-то мы все трое получили…
В вестибюле в то время было еще двое служителей — ОНА, видно, давала им урок „обращения“, они с интересом смотрели. Это было, наверно, зрелище. Я хотел рвать на себе больничную пижаму, но почему-то не рвал, а только истерично и как-то неубедительно выкрикивал, показывая куда-то рукой: „Да есть же пропуск!.. Пропуск же!..“ ОНА, подбоченившись, с удовольствием, гордо, презрительно и гордо кричала: „Пропуск здесь — я!“»
В финале рассказа заново в процессе описания переживший все это унижение, Шукшин говорит: «…Прочитал сейчас все это… И думаю: „Что с нами происходит?“»
Да все то же самое, Василий Макарович. Черт знает что.
Детки в клетке
Накануне первого сентября позвонили с телевидения, сказали, что готовят специальный школьный сюжет и я им нужен.
Хотим, говорят, найти вашу учительницу и сделать интервью с ней.
Вообще моя классная руководительница умерла, царствие ей небесное, хоть и была она ярой коммунисткой.
— Но у вас же были другие учителя, — не унималась девушка на проводе.
— Хорошо, подумаю, — ответил я и предложил девушке позвонить завтра, хотя точно знал, что в это время мой мобильный будет уже недоступен.
Никаких особенных проблем у меня в школе не было. Скорей напротив.
Имелись веселые товарищи, и я был далеко не последним средь них.
В старших классах появилась подруга, первая школьная красавица. Закончившая, к слову сказать, школу с золотой медалью: тогда медалистов еще не поставили на поток, как сейчас, и школьное «золото» реально что-то весило.
Это Бог весть когда было… Один пример, чтоб понять отдаленность тех времен. Моя подруга сообщила мне как-то, что из двух параллельных старших классов нашей школы (почти полста половозрелых девиц!) только одна девушка к десятому классу потеряла невинность. За пацанов я точно знал, что никто не в теме жизни полов. Один хвастался, что «мацал» у себя во дворе кого-то за грудь. Ну-ну.
Видите, как давно я ходил в школу?
Учился я нормально, сначала на «пятерки», потом на «четверки», потом на «тройки», но просто потому, что, кроме литературы, истории, музыки, начальной военной подготовки и моей подруги (именно в такой последовательности), в пятнадцать лет меня ничего уже не интересовало.
Нормально прогуливал, нормально учился, все, повторяю, было как надо.
Но давайте я назову вещи своими именами? Система школьного образования вызывает во мне ровное, неагрессивное, спокойное и стойкое отвращение.
И не то чтоб я обхожу с тех пор свою школу стороной — нет, пару раз я с интересом и даже с некоторой ностальгией навещал это крашенное в желтый цвет здание.
Школа моя стоит ровно напротив роддома, где появился на свет Эдуард Лимонов.
До сих пор она, кажется, носит имя летчика, Героя Советского Союза Александра Молева. Раньше в школе был его музей, а когда начались эти «новые времена» и всякие пошлые «разоблачения», музей почему-то закрыли, а экспозицию снесли в кладовку.
Спасибо, хотя бы бюст героя, стоящий у школы, не выкорчевали. На фоне бюста фотографировался сначала выпускной класс моей старшей сестры, а спустя пять лет — мой класс. На обеих фотографиях моя мама — самая молодая среди родителей, это бросается в глаза. Она вообще моложавая, но к тому же сестру мою родила в шестнадцать, а меня, соответственно, в двадцать один. По-моему, очень вовремя.
За школой по-прежнему спортивная площадка, где мы сдавали какой-то очень длинный кросс, и как-то, заколебавшись нарезать круги, я сделал на один круг меньше положенного, но физруку, наблюдавшему за нами, соврал, что пробежал все десять кругов. Физрук все видел, однако он был такой тактичный и красивый мужик, что ничего не сказал. Отвернулся от меня и поставил мне оценку… Потом они вместе с женой погибнут в автокатастрофе, а двоих их маленьких детей заберет бабушка, мать физрука. Я к тому, что до сих пор благодарен ему за то, что он не поймал меня на лжи — а отблагодарить некого.
За спортивной площадкой и доныне наблюдается закуток, где пацаны курили, и я сам курил, хотя и не умел еще толком, и директор выходил нас разгонять, а на меня удивлялся: «Разве ты куришь, Прилепин?» — он считал меня за положительного, к тому же знал моего отца, тоже учителя. А у учителя сын не может курить. Директор голосом и повадками был разительно похож на не так давно пришедшего к власти Горбачева. Вел директор географию и запомнился тем, что, не глядя на часы, всегда мог точно сказать, сколько минут осталось до конца урока.