Елена похолодела. В гостиной действительно висел портрет в полный рост княжны Алтын Азаматовны, покойной матери Анны — в красном бальном платье, с синим цветком, приколотом к тяжелому узлу волос. Княжна смотрелась на портрете совсем девочкой — изящная, точно статуэтка, стройная, хрупко-прекрасная со своими тёмными косами и узкими, угольно-чёрными очами. Как знала Елена, этот портрет был написан, когда Алтын Азаматовна Калитина уже носила во чреве дочь Анну… О да, княжна была несказанно красива, а Анна похожа на неё, точно отражение в зеркале!.. Куда уж до них Катерине Федоровне и Елене!
На мгновение невольная горечь заставила Елену забыть о состоянии сестры. Но тут же она вспомнила, что Анна больна… Ей всё мерещится родная мать — а ведь её матери уж двадцатый год как нет на свете!
Елена выступила вперёд, стремясь успокоить сестру.
— Ты не маменька! — пронзительно вскрикнула Анна; она вскочила с постели и закрыла руками лицо.
— Я Элен, милая, твоя сестра Элен… Не бойся, ты просто захворала, но завтра будет лучше…
Елена приближалась, приговаривая успокаивающие слова; они заметила, что Анна пятится от неё к окну. В белом пеньюаре, исхудалая, с запавшими щеками, она, казалось, просвечивала насквозь в ярком весеннем солнце. Елена ахнула: лёгким неуловимым движением Анна вспорхнула прямо на столик у раскрытого окна… Елена кинулась вперёд и изо всей силы обхватила ноги сестры. «Прямо как тогда, в моём сне… Только то ночью было, а сейчас день» — билась в голове единственная мысль.
— Успокойся же, Анет, тише… Марфуша, Люба, скорее сюда, помогите! Эй, кто там есть?
На крик вбежала горничная Любка; вдвоём они наконец стащили отчаянно брыкавшуюся Анну со столика и уложили на постель. Заглянула Марфа и кинулась за барыней.
— Пустите! Где моя мать? Маменька, не уходите, не покидайте меня! — кричала Анна.
В дверях появилась Катерина Фёдоровна; она велела Марфе закрыть окно, властно отстранила Елену и присела рядом с рыдающей Анной.
— Я здесь, Анет, милая, я с тобой. Ты меня звала?
Однако Анет, всегда покорная и ласковая с мачехой, резко оттолкнула её; натянув на себя одеяло, она поджала ноги и съёжилась, точно перепуганный зверёк.
— Уходите, — прошептала она. — Вы не моя маменька. Вы чужая. Я боюсь, боюсь…
Катерина Фёдоровна внимательно всмотрелась в лицо падчерицы; Елене показалось, что глаза матери странно блеснули.
— Ну что ты, бедняжка, — ласково проговорила она. — Ты совсем нездорова. Разумеется, я уйду, коли желаешь; вот, может быть Еленушка с тобой ещё побудет?
Анна затравленно взглянула на сестру, но перечить не стала. Окно было заперто и занавешено, снизу принесли приготовленные матерью настойки. Анна, казалось, пришла в себя; по крайней мере она больше не заговаривалась, не звала покойную мать и не кидалась к окну. Елена же страшно трусила: что, если припадок повторится, а у неё не хватит сил или времени остановить больную?
Елена приказала, чтобы Марфа или Любка по очереди сидели у приоткрытой двери в комнату барышни, и ни под каким видом не покидали поста. И только после того, как уставшая от истерики Анна уснула, сама она решилась спуститься вниз.
От папеньки скрыть происшествие не удалось. Рано утром он уехал сговориться о покупке нескольких лошадей перед отъездом в Стрельну, и когда воротился — прислуга вовсю обсуждала припадок, случившийся со старшей барышней. Отец пришёл в ужас, и резким тоном велел немедленно послать за доктором. Матушка не осмелилась возражать, хотя, как показалось Елене, выполнила приказание весьма неохотно.
Однако доктор Рихтер, много лет пользовавший всё семейство, был в недоумении. Он побеседовал с Анной, подробно расспросил домашних — и сознался, что не понимает причины припадка. Головные боли и слабость, что преследовали Анет последние дни, доктор связывал с переутомлением, да ещё женским недомоганием. Бред же, что по-научному звался alucinatio, был возможен при лихорадках, воспалении мозга, а то и умопомешательстве.
— Не хотите ли вы сказать, что моя дочь сошла с ума? — испуганно спросил Алексей Петрович.
— Нет, друг мой — покачал головой доктор. — Анна Алексеевна вовсе не помешана. Беседовала со мной весьма здраво и почти спокойно, а бред свой тем объяснила тем, что, мол, померещилось. Думала о матушке покойной, да и приняла сестрицу за неё, оттого и напугалась.
— Да как это возможно? — выкрикнул отец. — Элен ведь на жену мою первую, покойницу, ничуть не похожа! И платье другое, и волосы светлые… Как могла Анет вот так, запросто, вместо сестры мать померещиться?
— Бывает, Алексей Петрович — развёл руками доктор. — И не такое ведь мерещится иногда. Вот третьего дня навещал я госпожу Завадскую…
— Так что же, опасно или нет? — бесцеремонно перебил доктора Алексей Петрович. — Что с моей дочерью будет? Ей венчаться через месяц!
— Не извольте беспокоиться, Алексей Петрович, — прошелестел доктор. — Вот только проследить надобно, чтоб Анну Алексеевну не волновали, да не тревожили пустяками.